Через неделю ко мне подошёл друг Макса Зафар – двадцатитрёхлетний кавказский юноша.
– Макс мне рассказал, как они твою маму трахали – она хорошая шлюха. Я хочу с ней встретиться за деньги, – сказал он мне.
– Хорошо, – ответил я.
На следующий день, вечером я должен был повести маму на свидание с Зафаром. Работала мама корреспондентом городской газеты. Я встретил её у подъезда редакции.
– Сегодня у тебя свидание с горячим кавказским парнем, тебе надо подготовиться, – сказал я ей.
Она как всегда безропотно повиновалась. Я повёл маму в парк отдыха и завёл в густые кусты на самом краю, возле детской железной дороги.
– Сними с себя чулки, трусы и лифчик, под платьем ты должна быть голая, – приказал я матери.
Мама разделась, оставшись без ничего, поспешно натянула платье на голое тело. Я выкинул её чулки и лифчик в мусорку, хотел бросить туда же и трусы.
– Зачем ты это делаешь, Вова, мне же деньги тратить, снова покупать, – слабо запротестовала она.
Меня разозлила её неуместная меркантильность. Я швырнул её салатного цвета трусы на траву, вытащив член, поссал на них. Строго приказал:
– Обсоси их, выжми и засунь в сумочку.
Мама так и сделала.
– Завтра, на заработанные у Зафара деньги купишь себе целую дюжину самых моднячих трусиков, как у молодых девчонок, – продолжил я давать указания. – Чтоб сзади вся жопа видна была, а впереди только пизду закрывали. Не сделаешь, найду негров с длинными хуями, и продам тебя им на всю ночь!
– Куплю, куплю, Вова, – испугалась мама, с жадностью облизывая обоссанные мной трусы.
Покончив с приготовлениями, мы пошли в центр парка. Там нас поджидал Зафар.
– Она в попу трахалась? – спросил он меня.
– Нет, моя мама анальная девственница, – ответил я.
– Нужно куда-нибудь отойти, – сказал кавказец.
– Пойдёмте, – беспрекословно согласилась мама.
Зафар привёл нас в другой конец парка, за аттракционы. Вокруг были такие же густые кусты, как и возле детской железной дороги. Нигде не было ни души, лишь долетали весёлые детские голоса и смех.
– Пусть твоя мама босоножки снимет, – приказал Зафар.
Мама сняла босоножки и встала босиком на землю.
– Нагни мамку и задери подол, – сказал Зафар и стал расстёгивать штаны.
Я нагнул маму и задрал платье, оголив её крупную белую попу. Зафар подошёл к ней, раздвинул пальцами ягодицы и стал с интересом рассматривать её большую, мясистую, волосатую пизду. Пизда Зафару очень понравилась, глаза у него ярко заблестели, к лицу и члену прилила кровь. Он достал из кармана тюбик и помазал каким-то кремом вход в её влагалище.
– Слушай, а если я трахну её кулаком в пизду – она выдержит? – обратился он почему-то ко мне, как будто самой мамы здесь не было.
– Конечно, выдержит, Зафар, – кивнул я. – Мамку уже трахали кулаком у Макса. Так что, можешь делать всё, что тебе хочется. За дополнительную плату, естественно.
– Идёт, брат, – обрадовался он и стал вводить – по одному – пальцы правой руки в мамину распустившуюся диким цветком вагину. Вскоре вся рука Зафара была уже в маминой горячей пизде, и он начал её ожесточённо и темпераментно ебать, двигая рукой как большим толстым членом.
Мама, не боясь, что её услышат, громко и протяжно застонала, задвигала голой попой, стараясь поглубже насадить себя на кулак Зафара. Он тоже завёлся моментально, участил темп ебли, весь задрожал, задёргался. Член его встал в брюках так, что едва не прорвал ширинку.
Когда мама со стонами и охами тяжело кончила, и Зафар почувствовал в глубине маминой пизды что-то мокрое и горячее, обволакивающее его пальцы, он резко выдернул кулак наружу. Вся рука его была в маминых липких выделениях. Зафар, поморщившись, вытер руку о подол маминого нового ситцевого платьица, поднёс к носу. Опять достал тюбик с кремом, смазал им хорошенько свою руку, тут же помазал и мамин задний проход. Его вставший член был довольно большим, и я стал переживать, что он порвёт мамино очко. Но Зафар стал медленно вводить его маме в зад.
– Расслабь попку и будет нормально, – сказал он маме.
Мама расслабилась, и он глубоко вошёл в неё. При каждом толчке мама вскрикивала и вздрагивала всем телом. Зафару стало очень хорошо. Он страстно застонал, заскрежетал зубами, стал с остервенением дёргать маму за отвислые книзу «дойки», как будто корову на ферме, и звонко шлёпать рукой по большой, выпуклой заднице. Но этого ему показалось мало, и он перешёл на мамино, перекошенное от дикой страсти, лицо. Через несколько минут оно горело и было всё багровое от сильных пощёчин. Мама плакала от боли и умоляла больше не бить по лицу, а лучше снова – по попе. Кавказец смеялся от удовольствия и хлестал маму по щекам ещё сильнее. Кончил Зафар минут через десять, выдернув большой кривой хуй и спустил сперму маме на ягодицы.
Мы рассчитались, и я повёл изнасилованную маму домой. По дороге она плакала и умоляла больше не отдавать её никому.
– А кто деньги будет зарабатывать? Я, что ли? – сердито спросил я и ударил её ладонью по зарёванному, некрасивому, перекошенному лицу, как до этого отвешивал пощёчины Зафар..
Мама громко вскрикнула и расплакалась ещё сильнее. Прохожие стали оглядываться на нас. Несколько мужчин остановилось.
– Эй, парень, ты что делаешь? – крикнул один пожилой прохожий.
Я незаметно дёрнул маму за рукав и многозначительно указал глазами на мужчину. Мама меня поняла и грубо сказала заступившемуся за неё прохожему:
– А вы что встреваете, гражданин, не в своё дело? Идите куда шли и не оборачивайтесь, а мы сами тут без вас разберёмся...
– Да это одна компания... Алкаши, видно, конченые, – сказал другой прохожий, и все от нас отвернулись.
Я повёз маму обратно. Когда приехали в свой район, у старой хрущёвской панельной патиэтажки увидели шумную собачью «свадьбу». Несколько разномастных кобелей, весело помахивая хвостами, крутились вокруг средних размеров беспородной суки. Один, весь чёрный, здоровый, – темпераментно её покрывал. Мама как завороженная уставилась на дикое собачье соитие, даже приостановилась и приоткрыла в восторге рот. Наверное, вспомнила, как её почти так же покрывал недавно молодой кавказский «кобель» Зафар. Я с интересом посмотрел на неё и подмигнул:
– Что, сучка, нравится? Хочешь, чтобы и тебя так же собака поимела?
– Если ты этого захочешь, то лягу и под кобеля, сынок, – откровенно призналась мама.
– Учту, – ловя её на слове, пообещал я. – Смотри потом не отказывайся, поздно будет. Я серьёзно...
– Я тоже серьёзно, – кивнула головой мама. – Скажи Максу, чтобы нашёл парня с большим кобелём. Я лягу под кобеля, если хорошо заплатят. Даже отсосу за отдельную плату.
– Ну, ты у меня просто супер, мамочка! – в восторге сказал я и, без стеснения, как свою любовницу, игриво похлопал ладонью по большой податливой попе.
Вскоре я встретил Макса в универе и передал мамину просьбу.
– Она хочет отсосать у кобеля? – враз загорелся Макс. – Я сам приведу его к вам. Это будет что-то!..
– Приводи, конечно, – согласился я. – Только цена двойная, сам понимаешь...
– Хорошо, хорошо, я тебя понял, – многозначительно сказал Макс. – Можно, со мной будет сестрёнка и пара приятелей?
– Ок! Но с них, с каждого – отдельная плата, как со зрителей, – предупредил я.
– Замётано! Они заплатят сами, – пообещал Макс...
Мы договорились о случке кобеля и мамы на субботу. В пятницу вечером я сказал маме о предстоящем на следующий день свидании.
– Ты договорился об оплате, Вова? – с тревогой уточнила мама. – И кобелю нужно будет надеть на лапы шерстяные носки, чтобы он не поцарапал меня своими когтями.
– Всё будет о,кей, мама! Мы всё сделаем как надо, – пообещал я.
В субботу, как и договаривались к двенадцати подошли Макс с двумя приятелями и кобелём – огромным чёрным купированным ротвейлером с рыже-коричневыми подпалинами на морде, шее, ногах и в паху. Немного погодя подтянулись сестра Макса Нэлли со своей подружкой Вероникой. Глядя с недоумением на подружку, я хотел возразить, что такого уговора не было, но Нэлли очаровательно мне улыбнулась в коридоре и таинственно сунула в карман брюк крупную, сложенную вчетверо денежную купюру. При этом она как бы невзначай, сквозь материю, притронулась пальчиками к моему члену, пошевелила ими там, и я мгновенно растаял. Заулыбавшись в ответ, пропустил девушек в квартиру.
Мама, едва увидев кобеля, сразу же загорелась. Сказала, что это как раз то, что нужно. Зрители разместились в креслах и на диване, достали из сумок и пакетов принесённую с собой выпивку и сигареты, сразу же задымили, стали с шумом открывать пивные банки и бутылки. Мама принесла из шифоньера две пары старых шерстяных носков, мои и свои. Протянула их Максу. Он принял носки, строго прикрикнул на маму:
– Раздевайся, шлюха! Мы, наверно, деньги платим не за то, чтобы на твои наряды смотреть!
Мама спохватилась и поспешно стала сбрасывать с себя одежду прямо на пол. Она поняла, что сеанс начался, её рабочее время пошло, и клиент совершенно прав. Я подбежал и звонко врезал маму пятернёй по морде, чтобы она не забывалась и не вызывала неудовольствия у посетителей. Она, в одном лифчике и своих традиционных длинных трусах, бросилась как всегда на колени, стала униженно биться лбом об пол, как будто молилась, и просить у меня прощения.
– У Макса проси, сучка, – брезгливо процедил я. Потребовал, чтобы она подняла личико вверх и раскрыла рот.
Мама так и сделала. Я наплевал ей в рот и сказал, что она «хуесоска». Мама тут же закивала головой в знак согласия. Все мои слюни она моментально проглотила и поползла на коленях к Максу, который с помощью своей сестры Нэлли надевал на лапы ротвейлера шерстяные носки. Чтобы они не спадали, их завязали шнурками.
Мама подползла к ногам Макса, стоя на коленях и униженно прося у него прощения, смахнула по быстрому с грудей бюстгальтер, стащила с бёдер трусы.
– Ты не у меня проси прощения, а вот у него, – кивнул Макс на собаку и засмеялся. – Только он человеческого языка не понимает. Ты у него лучше хуй отсоси.
Мама сейчас же нырнула под брюхо псины, и жадно захватила рабочими, слегка припухлыми губами собачий не вставший ещё член. Ротвейлер не стоял на месте, всё время перебирал лапами, крутился. Член то и дело выскальзывал у мамы изо рта. Она снова его заглатывала. Видя такое дело, Макс схватил кобеля за ошейник, строго прикрикнул на него, подал команду сидеть. Умный ротвейлер сейчас же сел и дал Максу лапу. Мама склонилась ещё ниже, воспользовавшись моментом, принялась с упоением сосать собачий член. Он у него мгновенно встал, залупился до самого основания, красной, длинной и толстой колбасиной встрял в мамины губы. Изо рта у мамы густо потекло, когда она в очередной раз заглотнула собачью «колбасу». Со стонами, с эротичесими вскриками и причмокиваниями, – она принялась аппетитно сосать у ротвейлера. Со стороны можно было подумать, что она сосёт и лижет сладкую красную конфетку-леденец. С таким удовольствием она делала глубокий минет кобелю. Он пробовал вскакивать, но Макс его удерживал в прежнем положении, чтобы маме было удобно сосать. Он хотел, чтобы она довела ротвейлера до оргазма, и он слил ей в рот накопившуюся лишнюю сперму.
Зрители с интересом лицезрели этот необычный зоо-минет и одобрительно вскрикивали. В самых захватывающих местах даже хлопали в ладоши, у кого были не заняты руки сигаретами и банками или бутылками с пивом. Когда кобель в конце-концов кончил маме в рот, наполнив его белой, горячей спермой, она пришла в экстаз и сама за малым не кончила. Она с упоением сглатывала всё, что било сильной струёй из собачьей залупы, обливала спермой голые сиськи и блестящий от пота, полный, гладкий живот.
Ротвейлера увели на кухню, покормили и напоили водой. Мама, расслабившись, даже не пополоскав рот после собачьей спермы, с наслаждением выкурила сигарету, которой её угостила Нэлли. Затем парни поставили маму раком, Макс привёл из кухни подкрепившегося кобеля и ткнул носом в мамину промежность.
– Лижи, Чарли, это твоя новая сучка! – со смехом крикнул Макс и звонко шлёпнул ладошкой по мягкой маминой жопе. Мама вздрогнула и сексуально вскрикнула. Ягодица колыхнулась, белая кожа моментально вспыхнула румянцем.
Чарли начал вылизывать длинным розовым, блестящим от влаги языком мамино влагалище. Маме стало хорошо, и она застонала ещё громче, конвульсивно задёргалась всем телом. У наблюдавших ребят сильнее заблестели глаза от дикой развратной похоти, руки сами собой потянулись к ширинкам. Девчонки откровенно схватились друг за друга, просунули руки под юбки, в трусики, и стали с наслаждением заниматься лесбиянством. Разошедшийся кобель Чарли лизал и лизал маму. Она уже не стонала, а кричала в полный голос, выкатив от напряжения и дикой страсти глаза. Пальцами она – помогая псу – тёрла с бешеной скоростью свой клитор и половые губы. Из пизды её текло прямо на пол, и все думали, что она уже кончила. Но у мамы это было только начало.
Пёс тоже перестал лизать мамину промежность, навалился на широкую голую спину всем телом, обнял лапами, как человек, за крутую талию, стал в бешеном темпе ширять вставшим, текущим членом в мамины, вымазанные его густыми выделениями, ягодицы. Мама широко раздвинула их руками, подставляя раскрывшуюся пизду под красную, стоящую палку Чарли, стонала и кричала, как будто её резали ножами на части. Кобель, не смотря на все усилия, никак не мог попасть в мамину дырку. Мама текла и стонала, темпераментно дёргая попой и подавая её навстречу собачьему хую.
Макс дал знак своей сестре Нэлли и её подруге Веронике, чтобы они помогли Чарли выебать маму. Девчонки всё поняли, подойдя, присели возле пытавшегося трахнуть мою маму кобеля. Одна с одной стороны, вторая – с другой, принялись направлять кроваво-красную собачью «палку» в мамину пилотку. После нескольких неудачных попыток, Веронике это, наконец, удалось. Она, вскрикнув, восторженно захлопала в ладоши, прокричала по дикарски «вау!» и «жесть!», сделала красноречивый жест правой рукой, вскинув её кверху. Нэлли, тоже державшаяся за собачий хуй, – громко поддержала подругу. Под их счастливые возгласы ротвейлер Чарли стал в сумасшедшем темпе дрючить мамину хлюпающую от выделений, большую волосатую пизду. Волосы у самого края слиплись и висели сосульками. Мама выла не своим голосом и царапала ногтями сиськи – так ей было улётно хорошо.
Кобель разошёлся не на шутку. Он трахал маму, как суку во время течки. Ему, верно, не было никакой разницы. Мама же разницу чувствовала: ни один, опробованный ею раньше мужчина не мог сравниться темпераментом с кобелём. Чарли был просто неутомимый любовник, и трахал без остановки, не снижая темпа. Залил вытекающей из пасти слюной всю мамину спину, довёл её до повторного экстаза, так что она, повернувшись к кобелю, стала говорить, что безумно его любит, и пыталась поцеловать в морду.
В это время Чарли стал спускать, облизывая большим, тёплым, шершавым языком мамино лицо. Она тоже высунула свой язычок навстречу собачьему, принялась ответно лизать, закричала в голос, и стала биться в сексуальных конвульсиях, кончая на пару со своим четвероногим, лохматым любовником...
Через несколько дней, вечером, мать Макса встретила мою маму у подъезда.
– Говорят, мой сын привёл кобеля и он тебя оттрахал как суку, – спросили она маму.
– Да, – тихо ответила мама, – а вы откуда знаете?
– Сын мне всё рассказал, – ответила мать Макса. – Мне даже интересно стало на тебя посмотреть без одежды. Давай, задери юбку, я посмотрю на твои ляжки.
– Прямо здесь, у подъезда? – ужаснулась мама.
– Ну, тебя же голую по подъезду водили, – ответила женщина.
Мама поняла, что соседка знает не только о случае с ротвейлером, но и о первом свидании. Покорно подняла подол юбки.
– Выше задери, – приказала мать Макса. – Да ты в чулках и трусах... Пойди в кусты, сними с себя туфли, чулки и трусы и вернись сюда.
Мама пошла в кусты во дворе и сняла с себя всё, что ей приказали. Положив чулки и трусы в сумочку и взяв туфли в руку, она босиком вернулась к подъезду.
– У меня под юбкой ничего нет, – покраснев, сказала она соседке.
– Ну, подними, я посмотрю, – велела та строгим голосом.
Мама задрала юбку.
– Ноги расставь, как шлюха, – грозно сказала мать Макса.
Мама расставила ноги.
Я хочу трахнуть тебя пальцами в манду, – сказала женщина. – Только не здесь. Пошли, отойдём куда-нибудь в укромное место.
Они проследовали к детской площадке, зашли в беседку.
– Вот здесь будет хорошо, стерва, – грозно сказала соседка. – Снимай живо одежду и становись раком!
Мама быстро разделась, положила юбку и кофточку в сумку, наклонилась. Соседка достала из хозяйственной сумки, которая у неё была, подсолнечное масло и, налив маме на руку, велела смазать промежность.
– Я передумала трахать тебя пальцами, – объявила она сердито. – За то, что ты совратила моего сына, я засуну тебе в пизду штакетник из забора и выебу тебя им.
– Вы всё у меня там порвёте, – заплакала мама.
– Расставь ноги пошире и замолчи, я тебе сказала, – грубо крикнула женщина и пригрозила. – Не то специально найду штакетник с гвоздями и буду тебя им бить по жопе, старая сучка!
Потом она медленно ввела маме два пальца во влагалище и стала там вращать. Мама плакала от стыда, страха и унижения. Потрахав так маму несколько минут, женщина закричала:
– А теперь повернись ко мне лицом, шлюха! Я ударю тебя ладонью по губам, чтобы ты больше не сосала собачьи хуи.
Мама безропотно повернулась и тут же получила несколько сильных оплеух по лицу. Не удовлетворившись этим, женщина стала бить маму ладонями по большим отвислым сиськам, пока они не приняли бурачный оттенок. Мама валялась у соседки в ногах совершенно голая и пыталась целовать пальцы на её ногах.
– Подними голову, дрянь! – приказала соседка.
Мама поспешно подняла голову, с собачьей надеждой впившись преданными, на всё готовыми глазами в брезгливо-разгневанное лицо женщины.
– Раскрой пошире рот.
Мама раскрыла. Соседка стала гадливо плевать маме в рот. Потом приказала лечь на грязный пол беседки, на спину, приподняла подол платья, стащила такие же как у мамы не модные, некрасивые белые трусы хэбэ, присела над её лицом и с журчанием пописала. Мама, умываясь тёплой, остро пахнувшей мочой женщины, с удовольствием пила её, вскрикивала и постанывала. Когда процедура обсыкания закончилась, мать Макса удовлетворённо поднялась, натянула на огромную белую жопу трусы, брезгливо повелела:
– А теперь пошла вон, обосанная хуесоска! И чтобы я тебя в нашем доме больше не видела! Даю неделю на всё... Через неделю не уедешь – залью в пасть поллитру водки, раздену возле дома до гола, засуну в жопу веник, и заставлю бегать на четвереньках под окнами и кричать: «Кукареку! Да здравствует «Единая Россия!» А после вызову психушку...
Мама надела кофточку и юбку и, мокрая от мочи, зарёванная, побежала домой. Вскоре все в подъезде уже знали про мамины похождения, и мама, не выдержав унижения, через неделю уехала к сестре в деревню. Там, правда, ей тоже пришлось не сладко. Но об этом в другой раз.