Я велел маме заказать себе в ателье школьную форму, примерно такую же, что носили девочки в советские времена: короткое, намного выше колен, коричневое платьице с короткими рукавчиками, – на воротнике и рукавах – беленькие узорчатые оборки; белый кружевной фартук, белые гольфы до колен и белые банты в косичках. В очередной раз купил маме малюсенькие элегантные трусики-стринги модной итальянской фирмы «Rosa Selvatica», спереди украшенные набивной вышивкой, а сзади декорированные кружевом в виде цветов. Когда мама примерила дома эту чарующую обновку, без стеснения раздевшись передо мной до гола, – я был просто в восторге. Особенно понравился вид сзади: молочного цвета стринги, выполненные из высококачественного заграничного материала, мягко повторяли все изгибы и выпуклости маминой аппетитной попы.
Готовое школьное платье меня не удовлетворило: показалось слишком длинным, и я сказал маме, чтобы она вручную подшила подол как можно выше. Сам показал отметку, докуда шить. После того, как мама сделала всё, что я хотел, и надела на себя это коротенькое девчоночье чудо, – её большая пышная попа была едва прикрыта.
– Вова, как я пойду в таком виде на улицу? – испугалась мама, разглядывая себя перед зеркалом. – Нет, в таком коротком платье я не выйду – у меня же всё абсолютно видно…
– Но вот и хорошо, – хмыкнул я. – Ты должна сразу возбудить пацанов, чтобы они набросились на тебя и изнасиловали. Нам ведь это как раз и нужно.
– Но меня увидят соседи, – не успокаивалась взволнованная мама.
– Пусть видят и завидуют, какая ты у меня красивая и сексуальная, – возразил я. – Красота – это ведь в нашей стране пока ещё не преступление? А красота, как известно, – спасёт мир! Вот и спасай.
Когда всё было готово, я направился в школу, где раньше учился, договариваться с малышнёй. Мне нужны были ребята как минимум из шестого класса. На спортивной площадке за школой у какого-то класса шёл урок физкультуры. Я приметил знакомого мальчугана лет четырнадцати, который жил в нашем квартале, в соседнем доме, поманил к себе пальцем.
– Чего надо, Вофан, – подойдя вразвалочку, с ленцой спросил он.
– У вас какой класс, Ромка? – спросил я знакомого.
– Седьмой «Б», а тебе какой надо?
– В принципе, сойдёт и ваш… Тут вот какое дело, – подмигнул я ему заговорщически, – у меня есть на примете одна классная шлюха. Она всем даёт, правда, за деньги. И ещё – не любит разговаривать о своём возрасте и представляет себя девочкой-школьницей, хоть самой уже под сраку лет… Одевается в короткое школьное платье и ходит по улице. Если хотите, Ромка, можете изнасиловать шлюху, я её приведу куда скажете, она пойдёт за любым, кто башли заплатит. Ты подбери из своего класса или из шестого – пацанов побогаче, у кого крутые предки, собери деньги и звякни мне на мобилу. Договоримся о встрече.
– Идёт, Вофан, я в теме, – понимающе произнёс продвинутый подросток. – Сколько можно взять с собой челов?
– Чем больше, тем лучше, сам понимаешь, – алчно сказал я. – Лишние лавэ никогда не помешают, а пизда шлюхи, думаю, выдержит всю вашу бригаду в лёгкую, сколько не приводи! Она к работе привычная.
– Трахать шиксу будем только в переднюю дырку, или можно и в рот? – уточнил молодой начинающий ёбарь.
– За ваши башли – любой каприз, Ромка, – обнадёжил я малолетку. – Минет, анал – за дополнительную плату.
– Что такое «анал»? – спросил школьник.
– Это когда трахают в жопу, – доступно объяснил я.
– Что мы хачи, в пердельник сношать? – скривился Ромка. – Там гамно…
– Как хотите, – пожал я плечами. – Прочие извращения, – садо-мазо, BDSM, пытки, «золотой дождь», копро – за тройную цену.
– Круто! – враз загорелся Ромка. – Значит можно над ней издеваться?
– Я же сказал – любой каприз! – повторил я. – Выложите тройной тариф и делайте с сучкой всё, что хотите! Можете принести с собой наручники, если у кого папаша – мент, плети, хлысты, цепь с собачьим ошейником. Она всё это ужасно любит. Особенно – когда мочатся ей в рот и кончают в ухо.
– Жесть, – похотливо хихикнул мальчик Ромка, никогда ещё не слыхавший таких соблазнительных речей. У него уже встал писюн, и ему хотелось продлить сладкий эротический трёп.
– Вофан, а ты откуда её знаешь? Сам, небось, драл? Так ведь? Твоя шикса?
– Это коммерческая тайна, пацанчик, – загадочно намекнул я. – Поменьше языком трепись… Я работаю от фирмы, усёк!
– Что за фирма?
– Сексуальных услуг… Агентство такое есть, – пояснил я пареньку. – Я – агент. У нас – крутая крыша, понял… Так что – всё по закону. По нашему… И молчок об этом! Только своим! Посторонним, а тем более предкам – ни звука! Иначе, сам понимаешь…
– Понял, не бзди куриным гамном, Вофан, – успокоил меня семиклассник. – Короче, сёдня я поспрашиваю челов, кого не увижу, – свяжусь вечером по компу в Инете. Завтра тебе звякну, скажу результат. Бай! Мне пора. Училка, гляди – икру мечет, весь класс по струнке стоит, меня ищут. Я пошёл.
– Бай, Ромка! До звонка, – небрежно хлопнул я продвинутого чела по протянутой, маленькой руке.
На следующий день семиклассник Ромка, как и договаривались, позвонил и забил стрелку со мной и мамой на вечер следующего дня – в парке Электровозостроителей, неподалёку от Кемпинга – временного пристанища иностранных туристов. Но парком этот зелёный массив назвать можно было чисто условно. Так значилось только в официальных бумагах в чиновничьих городских инстанциях. На самом деле это была заброшенная глухая окраинная роща, в самых дебрях которой была такая глухомань – что куда до ней и непроходимой сибирской тайге. Запросто заблудиться можно. Это было излюбленное место удовлетворения похоти «хорей» (так мы, пацаны, называли совокупляющиеся влюблённые парочки), прыщавых великовозрастных онанистов и прочих извращенцев.
Я сказал в «трубу» «Ок»! и поинтересовался, сколько их будет. Ромка ответил, что пока с ним вместе набирается одиннадцать «крутых» челов, предки которых – сама крутизна, у всех – «бумеры», «мерины», «вольвы» или навороченные слоноподобные джипы. Молодящиеся, с большими жёлтыми отвислыми сиськами в разрезах дорогих платьев, маханши – в золоте и брюликах, седые, раскормленные «динозавры» – в малиновых пиджаках от Кордена, с золотыми цепями и челюстями. За спиной – свора крутой, отмороженной охраны, вооружённой импортными стволами до вставных зубов. Клацающая по волчьи челюстями – кого бы порвать, как тузик грелку.
Закончив разговор с Ромкой, я сейчас же позвонил маме и предупредил, чтобы она завтра не задерживалась на работе, а сразу ехала домой – есть хорошая подработка. Мама меня поняла и сказала, что приедет пораньше: возьмёт часть работы на дом.
Я еле дождался следующего дня. Несколько раз звонил маме в офис, справлялся, скоро ли она будет. Мама отвечала, что есть ещё некоторые срочные дела, начальница не отпускает, но она с ней договорилась, что уйдёт сегодня пораньше. Вскоре мама примчалась и я, раздосадованный долгим ожиданием, изнервничавшийся, стал в бешенстве бить её в коридоре по щекам, и кричать, что она «блядь» и «проститутка» и совсем меня не любит, иначе не заставила бы так долго ждать!
Мама упала на колени прямо в новых, чистых белых колготках, стала клясться, что безумно меня любит и в подтверждение этого тут же расстегнула молнию на моих джинсах, вытащила мгновенно набрякший и налившийся дурной кровью хуй, и стала с причмокиваниями и эротическими стонами торопливо сосать. Я расплылся в счастливой улыбке, расслабился, обмяк. Член мой поднялся ещё выше и упёрся в гортань во рту сосущей мамки. Она закашляла, изо рта у неё потекла слюна. Я в припадке бешеного удовольствия, не соображая от страсти, что делаю, набрал в рот побольше слюней и плюнул маме в бесстыжие, по-собачьи покорные, похотливые глазки. Мама зажмурилась и сладко застонала. Стала что-то нечленораздельно мямлить, с членом во рту. Разобрать, чего она хочет, было трудно. Я прислушался, на время перестав подмахивать маме и посылать стоящий затверделой палкой хуй в её горло.
– Ишо… Фофа! Плун ишо… хащу…
Я понял, что она просит, чтобы я плюнул ещё. Опять набрал в рот слюны, вытащил хуй из её рта, сделал знак, чтобы раскрыла пошире. Мама беспрекословно исполнила. Всё также стояла передо мной на коленях в чистой, выходной блузке и кофточке, – мокрых и липких – залитых под шеей своей и моей слюной, – с безобразно раззявленным, хорошо разработанным моим хуем, рабочим ртом. Я с наслаждением, словно в грязную урну, плюнул ей в рот, потом ещё раз и ещё. Мама буквальны взвыла от восторга, снова ухватила вспухшими от сосания губами мой мокрый, многократно облизанный ею хуй. Стала с бешеной скоростью сосать, стараясь поскорей довести меня до оргазма, чтобы напиться сдрочки. Я охнул от сильного кайфа и воткнул хуй в её рот по самые яички. Он вошёл в неё до основания, и я почувствовал, что проникаю залупой в мамино горло. Она на минуту задохнулась, дыша через нос, с трудом преодолевая рвотные позывы, дуясь лицом, как жопой, до помидорной красноты. Чтобы ещё сильнее себя стимулировать, я зажал пальцами мамин нос, совсем перекрывая доступ воздуха. Она замычала, как немой Герасим из рассказа Чехова «Му-му», задёргалась, вылупила на меня ничего не понимающие, вылезающие из орбит, безумные глаза. Рвотные позывы у неё усилились, мама машинально раскрыла рот ещё шире – из него потекло на её выходную одежду, но ей было уже всё равно. Она дёрнула с силой головой назад, затрясла ею. Мой вздыбленный, мокрый и склизкий от её слюней хуй наконец выскользнул из её горла. Мама, опустив голову книзу, громко закашляла. Я вынужден был бросить её нос и дать хорошенько отдышаться. Изо рта мамы хлынул целый поток слюны, из глаз полились слёзы, смывая чёрную тушь с ресниц. Мама минут пять кашляла, плакала и плевалась. Лицо её от натуги приняло бурачный оттенок.
Я похлопал маму ладонью по широкой спине, чтобы она скорее прокашлялась и продолжила сосать. Мне хотелось воткнуть залупу так же глубоко в её глотку и спустить прямо туда, не вынимая. Было интересно посмотреть, как мама воспримет это? И выдержит ли мои излияния, или снова начнёт кашлять, плакать и задыхаться.
Мама прокашлялась, стёрла с лица слюну и потёки туши, немного успокоилась. Виновато взглянула на меня с пола, снизу вверх:
– Сынок, прости, что прервала твоё удовольствие. Я больше не буду. Не обижайся, пожалуйста. Если сердишься – ударь меня по жопе ремнём. Больно!
«Это идея!» – подумал я. Тут же, с торчащим мокрым от слюны хуем приказал своей мамке-рабыне:
– Принеси ремень, сучка! Да поживее, я хочу в тебя кончить.
Мама вскочила и метнулась в комнату к шифоньеру.
– Какой ремень, Вова? – послышался её голос.
– Тот, что больнее бьётся, – ответил я, вспоминая, какие у меня в шифоньере висят ремни. – Давай кожаный, с металлическими заклёпками.
Мама прибежала с ремнём в руках.
– Не так, – огорчил я её очередной придиркой. – Вернись назад, стань на четвереньки и принеси мне ремень в зубах. Пошла, блядь! – я ткнул её двумя пальцами в глаза и непременно бы попал, если бы она вовремя не зажмурилась.
Дрожа от страха и нетерпения, мама приползла из зала в коридор на четвереньках, крепко зажав ремень зубами, как я велел. Беленькие, недавно купленные колготки на коленях порвались и были чёрные от грязи. Я удовлетворённо хмыкнул и приказал ей повернуться задом и спустить колготки и трусики. Мама сделала, и я воочию убедился, что привычка её неистребима: она была всё в такого же совдеповского фасона, некрасивых длинных хлопчато-бумажных трусах. Правда, беленьких, с кокетливыми узорчатыми завитушками по краям.
– Мама, я же сто раз тебе твердил: прекрати покупать это убожество, носи маленькие стринг-трусики, как у молодёжи, – укоризненно посетовал я, широко размахнулся и что есть силы врезал её ремнём с блескучими металлическими заклёпками по нежной, холёной попе. Мама взвизгнула от боли, закрутилась юлой на месте, вокруг своей оси, стала машинально тереть отбитое ремнём, вспухшее, багрово покрасневшее место. Я полоснул ремнём ещё пару раз, не разбирая, по ягодицам попадают удары или по маминым рукам. Мама, крутясь, как заведённая, на полу в моих ногах, визжала так, что слышно, вероятно, было не только в подъезде и у соседей, но и на улице. Жопа её покраснела, как тело сваренного рака, а там где кожу рвали металлические заклёпки, пунктиром просачивалась кровь.
Я полюбовался своей работой, от порки мамы возбудился ещё больше, хуй мой стоял вертикально, буквально прилипнув к животу, и при каждом движении моего тела, надувался и сладко ныл ещё сильнее. Он живо отзывался на каждый удар, чутко реагировал и наливался кровью до каменной твёрдости. Я, не в силах больше терпеть эту добровольную пытку, остановил избиение, приподнял чуть выше мамину красную от порки жопу и с криком воткнул хуй глубоко в её разгорячённую, мокрую, текущую, как у четвероногой суки, пизду. Горячая как огонь мякоть её влагалища тут же обволокла головку моего члена, как до этого – её рот, но только ещё нежнее и мягче. Я вогнал палку ещё глубже – мама дико закричала, я – тоже, с ней в унисон. Стал стегать её ремнём по спине, качнул – сильно и резко – член в её влагалище туда-обратно, и стал кончать. Это был воистину экстаз, а не ебля. Спуская, как будто через член вливая в маму собственную душу, я орал и что-то бормотал бессвязно и путано, продолжал хлестать маму по спине и голове ремнём, корчился. Мама мне энергично, с силой подмахивала большой мягкой жопой, выла, как умирающая волчица, повернув ко мне голову, умоляла ударить её заклёпками по лицу.
Я не стал уродовать мамино лицо, потому что ей предстояло ещё сегодня обслужить одиннадцать малолеток. Да и вообще, решил, что мама – ценный, выгодный и очень дорогой товар, а товар нужно беречь. Поэтому, вынув из пизды обмякший, капающий хуй, ударил маму по лицу не ремнём, а членом и пригрозил, что если она ещё раз попросит меня изуродовать её личико, – заставлю раздеться до гола и выйти средь бела дня во двор, чтобы все видели. Мама испугалась, а огласки она боялась, как огня, и больше не просила изуродовать ей заклёпками физиономию.
Вечером мы с мамой отправились на остановку, чтобы ехать в парк Электровозостроителей. Мама была как большая, взрослая школьница в своём коротеньком коричневом платьице, в беленьких гольфиках до коленок, с пышными белыми бантами в кокетливых «хвостиках». На улице на неё все оглядывались. Никто ничего не понимал. Платье на ней было такое короткое, что сзади, от малейшего колебания подола, видна была попа. Маме было стыдно. Она покраснела, как девочка. А мне наоборот нравилось идти с ней рядом. Пусть мужики завидуют, что я иду с такой сексапильной красоткой. Я специально взял маму под руку и вплотную привлёк к себе, чтобы прохожие поняли – я её кавалер.
На остановке я завёл маму в самый угол, крепко облапил и стал при всех целовать в губы. Мама не сопротивлялась, сразу размякла и подчинилась моему доминирующему напору. Горячо и жадно ответила на поцелуи. Ждавшие на остановке транспорта горожане стыдливо отворачивались. Мама еле оторвалась от моего напористого засоса. Простонала горячо мне на ухо:
– Вова, сынок, что ты делаешь? Все видят!!!
– Ну и пусть, – беспечно шепнул я в ответ и взял маму за попу, утопил палец между ягодицами, потом сунул ей в рот. Мама, прикрыв от удовольствия глазки, с жадностью его облизала.
Подошёл троллейбус, и мы поехали к назначенному месту встречи. Ехать было недолго, всего три остановки. Когда, наконец, с небольшим опозданием, добрались до парка и нашли нужную аллею – на небе стало пасмурно, солнце скрылось за верхушками деревьев. Пацаны-малолетки, увидев нас, одобрительно зашумели. Мама им очень понравилась и они в нетерпении потирали руки. Было их, как и обещал Ромка, одиннадцать человек. Он подошёл ко мне, поздоровался по блатному, полуобняв и слегка коснувшись щекой моей щеки. Протянул собранные у пацанов деньги.
– Вот башли, Вофан, как и договаривались, с каждого носа… Можешь не пересчитывать, всё чётко, как в аптеке!
– Класс, Ромка! – обрадовался я, жадно пряча в карман богатую выручку. – А вот взрослая шлюха. Как видишь, прикинута под школьницу, ей так хочется. Да и вы, ради прикола, можете представлять, что это ваша одноклассница-дылда… Давай, начинайте. Она на пару часов – ваша. За сверхурочные – дополнительная плата.
– Ничего, мы уложимся.
Ромка дал знак своей компании, ребята быстро окружили застывшую в страхе на краю тропинки маму, схватив за руки, потащили в самые кушери. Я двинулся вслед за ними, чтобы контролировать и не допускать никаких недоразумений.
В густых кустах маму грубо опрокинули на ворох листьев, задрали платье, быстро стянули дорогие итальянские стринг-трусики, широко развели в стороны ноги. С интересом разглядывали открывшуюся волосатую мамину пизду, совали туда пальцы, с наслаждением щупали за ноги и попу. Лечь на неё сверху пока не решался никто. Первым подошёл верховод компании – Ромка. Вытащив небольшой обмяклый писюн, уселся маме жопой на грудь, немного подрочив, сунул ей в губы. Мама равнодушно взяла, оттянув пальцами кожицу с вялой головки, по привычке стала сосать. В это время несколько пацанов продолжали сидеть у неё в ногах, жадно лапая за пизду, засовывали ладони под тяжёлые ягодицы.
Писюн Романа в мамином рту быстро затвердел, послушно поднялся и упёрся ей в нёбо. Мама отсасывала у малолетки мастерски, с темпераментом опытной, прожжённой шлюхи. Пацан долго не выдержал этой сладостной пытки губами, выстрелил белой струёй в мамин раскрытый, мягкий розовый рот. Мама всё слизала с мокрой головки, проглотила сперму, благодарно поцеловала Ромкины редковолосые яички. Сказала:
– Спасибо, маленький!
Ромка вытер запачканную спермой руку о мамин белый фартучек, встал с её груди. У пацанов, тёрших пальцами заросшую лохматой волоснёй мамину промежность, уже стояли во всю. Они повытаскивали из штанов писюны и с наслаждением их дрочили, глядя на раскрытую, как большой жадный рот, пизду мамы.
– А ну, давай, ложись на неё сверху, – сказал я одному. – Трахал когда-нибудь свою мамку?
– Не-е, – смущённо протянул семиклассник.
– Ну и дурак! – заключил я. – Ложись и сношай эту… И представляй, что ебёшь собственную мамашу.
Пацан так и сделал. Лёг сверху на мою маму, стал тереться вставшим писюном об её гладкий голый живот. Мама, схватив школьника за писюн, сама ввела его в своё открытое, мокрое влагалище. Мальчуган аж вскрикнул от необычных, сильных ощущений, несколько раз дёрнулся на маме, сжал её сиськи под платьем, и со стоном спустил. Тут же с испугом выдернул член из маминой горячей вагины, обляпал всё ещё текущей спермой фартук и платье. Его место тут же занял другой. Школяры сменяли друг друга конвейером, даже не снимая штанов. Пока один трахал маму в пизду, двое или трое, дожидаясь с нетерпением своей очереди, суетились вокруг сношающейся парочки. Кто-то совал маме писюн в рот, кто-то дрочил, кто-то целовал маму в губы, не взирая на то, что она перед этим сосала чей-нибудь хуй, и у неё был полный рот чужой спермы.
Причёска мамина растрепалась, банты развязались и волочились по земле, на них наступали ногами. Мамин фартук порвали и небрежно, как ненужную тряпку, отбросили в сторону. Кое-кто вытирал об него мокрый писюн. Грязное, вываленное в листьях платье с мамы стащили совсем, расстёгнули и сняли прозрачный кокетливый лифчик. Так что, мама лежала под малолетками совсем голая, в одних измазанных землёй гольфиках, и похотливо стонала. По ногам у неё текло, в расширенной от молодых хуёв пизде хлюпало. Времени прошло всего какой-нибудь час с небольшим, а все уже по разу поимели маму и готовились ко второму заходу.
– Пацаны, кто хочет ссать, – может помочиться на шлюху, она это любит, – внезапно объявил я, видя, что небогатая фантазия малолеток иссякла. – Ссыте ей прямо в рот, а можете обоссать волосы. Это у шлюх называется «золотой дождь»… Пописайте несколько человек в одно море, чтобы не было горя, как говорили в наше время.
Школьники дружно засмеялись, обступили лежавшую на земле голую маму, вытащили писюны. Вскоре на бедную женщину обрушился настоящий ливень. Она решила воспользоваться удобным случаем, и, не вставая, стала мыль тёплой мочой слипшуюся от спермы промежность. Ромка увидел это и специально направил струю в мамину пизду, чтобы она получше подмылась.
Когда все выссались, потрусив над мамой пустыми писюнами, я предложил пацанам раздеться. Так будет удобнее ебать маму. Они со мной согласились и тут же стали сбрасывать на траву и листья под кустами одежду. Вскоре вся компания была голая. В сравнении с большой, упитанной фигурой обнажённой мамы, школяры выглядели худыми ощипанными цыплятами. Но попадались и ребята в теле, хорошо откормленные в «Макдоналдсах».
Я подозвал Ромку, который так же как и я остался в одежде, и сказал, что в оставшееся время неплохо бы устроить импровизированные спортивные состязания или ещё что-то… Допустим, разбить пацанов на две команды по пять человек и провести какую-нибудь эстафету, конкурс или викторину, в которых главным призом будет мамина пизда. Уличный верховод с готовностью меня поддержал, и я тут же пустился импровизировать, задавая юным ёбарям всякие каверзные вопросы.
Встав на середине утоптанной уже полянки, я живо обратился к группе, застывшей слева от меня:
– Итак, наша полуспортивная рощинская эстафета даёт большой старт! Команда, –ну, скажем, – «Розовые хори», слушайте первый каверзный вопрос: какой длины хуй был у царя Петра Первого? Отвечает один участник – команде разрешается ему подсказывать. За правильный ответ «Розовые хори» зарабатывают одну лишнюю «палку» каждый, за неправильный – лишаются двух «палок». Это значит, – шлюха трахнет двух представителей команды пальцами в жопу. Итак, внимательно думаем над вопросом и даём ответ! Время пошло. На счёт десять команда считается проигравшей, и я перехожу с вопросом к другой.
Я начал медленно отсчитывать. Ребята засуетились, сбившись в тесный кружок, принялись азартно обсуждать ответ. Когда я объявил «девять», избранный капитан команды поднял руку и крикнул:
– Полметра.
– Ответ правильный, – со смехом сказал я. – Хори заработали по одной лишней «палке». Теперь слушает вопрос команда справа от меня. Назовём её условно «Голубая залупа». Какой масти кобылу трахала императрица Екатерина Вторая?
Пацаны по правую руку от меня, так же сбившись в кружок, со смешно выставленными маленькими голыми жопами, зашушукались. Когда я досчитал до восьми, капитан команды объявил:
– Масть у кобылы была белая, царская.
– Ответ не принимается, – с ухмылкой развёл руками я. – Вы крупно фраернулись, чуваки. Историю надо знать! Екатерина Вторая не ебала кобыл, наоборот, её саму трахал молодой жеребец. «Голубые залупы» проиграли две «палки» – это значит, что шлюха трахнет пальцами в очко двух челов. Бросайте жребий, кого будет пидорасить потерпевшая.
– Мы так не договаривались, – с обидой закричали проигравшие «Голубые залупы».
Я шепнул Ромке на ухо, что долг среди блатных бандитов – святое дело, и проигравший должен платить по любому. Уважавший бандитские понятия верховод уличной шпаны Роман поднял вверх руку:
– Что за кипеш, братва? Представьте, что вы играли в карты «под интерес», где ставкой было ваше очко. Вы проиграли, вот и расплачивайтесь! Зачем этот гнилой базар?
Малолетки после веского слова главаря сразу же успокоились, быстро выбрали двух челов, подтащили к маме и поставили раком. Она поднялась с листьев, поплевав на пальцы правой руки, осторожно ввела сначала один палец в задницу обречённого пацана. Он тут же громко ойкнул, но стерпел. Потрахав несколько минут, мама просунула и другой палец. Левой рукой проделала такую же процедуру и со вторым школяром. Так, двумя руками принялась энергично трахать малолеток. В это время Ромка, всё так же не снимая одежды, пристроился к ней сзади, засунул вставший член в её влагалище. Тут уж не удержался и я. Подойдя к маме спереди и став между голых пацанов, крепко обхватил за голову, с остервенением воткнул ей в рот свой изнывающий от длительной стоячки хуй.
В это время малолетки, которых трахала в попу мама, похотливо надрачивали свои маленькие стручки писюнов. Им, видимо, понравилось то, что проделывала с их анальными отверстиями мама. Вскоре они обильно излились на листья, и отошли в сторону. Мне стало посвободнее, я гонял член в мамином рту и смотрел, как в это время кончает, трахавший её сзади Ромка. От гримас его лица и сексуальных стонов меня тоже быстро разобрало, я дёрнулся в последний раз и тихо поплыл, чувствуя как сперма сильными толчками вливается в горячую мамину глотку.
Победившая в викторине команда обступила маму после нас. Вместо любовной прелюдии перед еблей, хори били её писюнами по носу, совали их и в глаза, и в уши. Некоторые, быстро подрочив, спускали маме на волосы или в ухо, когда она лежала на листьях на правом или левом боку. Её больно шлёпали ладошками по большой, со свежими ранками от заклёпок моего ремня, заднице, щипали за сиськи и жестоко выкручивали пальцами коричневые соски. Один бестолковый, одуревший от вседозволенности малолетка стал тянуть маму за наружные половые губы. Оттянул их настолько, что пизда стала напоминать резиновую. От дикой боли мама не выдержала и зарыдала. Мальчишки весело засмеялись. Им очень понравилось мучить голую, беззащитную шлюху. Потом они её опять трахали по очереди или сразу вдвоём, как мы с Ромкой: в рот и сзади, во влагалище. Причём каждый норовил пристроиться к маминому рту, потому что в пизду наспускали уже столько спермы, что она переливалась через край и текла маме под жопу.
Насытившись, удовлетворив свою похоть, став, наконец, настоящими мужчинами, спустив в пизду реальной, живой женщины, которая им покорно отдалась, пацаны принялись забавляться и откровенно дурачиться. Плевали маме в лицо, на спутанные грязные волосы или – на спор – на сиськи: кто попадёт в самый сосок. Больно хлестали маму ладонями по колышущимся буферам и животу, ставили раком и пинали голыми ногами по ягодицам. Кидали палку далеко в кусты и заставляли на четвереньках бежать за ней и приносить в зубах обратно. Велели залезть на дерево, почти на самую макушку, и там раскачиваться и кричать по-петушиному «кукареку». Прыгали через неё, как через спортивного «коня», хлопнув перед этим по жопе. Давали облизывать от грязи босые ноги или, повернувшись задом – немытое очко. Покорная забитая мама никому ни в чём не отказывала, и беспрекословно исполняла всё, что ей говорили…