Дисклеймер: Все изложенные события вряд ли имели место быть. Рассказ по возможности приближен к данным о Минойской цивилизации, но кое-где допущены огрехи. Часть из них — намеренные.
Минос. Отец всех минойцев. Сын богов, олицетворяющий собой всю мощь Минойцев. Измена Миносу — не просто измена своей стране, это ещё и измена своим богам. Когда я учился у кидонов, я слышал, что измены Миносу всегда были в самые темные времена. Но сейчас — золотой век Крита. Откуда же появились изменщики? Или...
— Нет, вы не ослышались — продолжила Акалла, Высшая Жрица-Дочь Кносского дворца, перекрывая возбуждённый гомон. — Это именно измена Миносу и не меньше.
— Они поклонялись варварским богам? — спросил Тарто, начальник храмовой охраны
— Или египетским? — предположила одна из жриц: её грудь ещё покрывала блестящая плёнка чьего-то семени.
— Нет. Всё гораздо хуже. Из тьмы веков они пытаются призвать Морского бога.
Жрица сказала это очень тихо, но собравшиеся услышали её. И ахнули. И было с чего. Когда Разайа и его жена Амейа в первый раз пытались сотворить сына, было затмение. Из-за этого и сын вышел чёрный душой и с искривлённым, восьминогим телом. Родители, ужаснувшись, выкинули его в море. От него пошли осьминоги, гады океана. От следующего сына богов, Миноса, пошли минойцы.
Нет, осьминогов на Крите уважали. Но не более. Акалла бросила на столик ритуальную чашу и большинство присутствующих содрогнулись. На дне чаши была изображена обычная минойская оргия, но качество рисунка поражало. Кудрявые минойки с открытыми платьями, стройные кигласки и прямоволосые кидонки. Их сношали во всех возможных позах.
Но в центре разврата был осьминог. Тёмно-серый, контрастировавший с голубым фоном и рыжими телами. И его щупальца, расходящиеся ко всем девушкам, заканчивались их партнёрами. Снаружи — простой морской узор, чужой глаз не отличит от обычной чаши. Кубок для причащения?
— Откуда эта чаша? — спросил Костис, вместо своей глупой робы накинувший плащ с капюшоном.
— Сегодня доставили из таможни — ответил незнакомый молодой чиновник в повязке царских цветов.
— Знакомьтесь, Акаро, внутреннее око таможни. — Ого. Молодо око, да остро.
— Караван шёл из Фаистоса, но такого клейма — он указал на основание чаши — там не значилось. Торговец был пеласгом и на вопрос о происхождении чаш внятно ответить не смог.
— Был?
— Он принял яд в камере. Мы даже не успели начать допрос.
В зале воцарилось молчание. Снаружи ещё шли молитвы и пир. Голоса не особо затихли — прихожане ждали Ночного Слова жрицы. Судя по отдельным стонам из купален, некоторым обряда Обновления не хватило. Меня же медленно пробрало. «... на вопрос о происхождении чаш».
— Сколько их было? — спросил я.
— Кого? — задал кто-то сбоку. Акаро оказался сообразительнее.
— Около десятка чаш. Никаких печатей, обозначавших исходного торговца.
— То есть это не инакомыслящий, а целый культ...
— А может, просто извращенец? — неловко спросила Акареу.
— Милочка — покачала головой Нодаро — смотри. — Она взяла чашу и указала на геометрический орнамент и я понял. — Это — ассирийская клинопись, но язык — наш. «заклинаю преданным сыном, пусть сила богов через него войдет в меня».
И откуда эта сучка знает клинопись?
— В Кноссе есть их гнездо. — утвердительно сказала жрица, судя по цветам юбки — из восточного крыла.
— Да. И я хочу, чтобы вы... — начала жрица, но я позволил себе перебить.
— О, Жрица!
— Да, Танато, говори.
— Торговец необязательно вёз чаши гнезду. Заказчиком мог быть тот, кто пытается организовать гнездо тут. — О идиотах — таможенниках, схвативших пеласга вместо того, чтобы проследить за ним, я промолчал.
— Ты прав. Мы с тобой об этом поговорим позднее. — Ни намёка на флирт во фразе. — Я хочу, чтобы все присутствующие тут начали искать последователей Осьминога. Среди соседей. Паствы. Работников. Но тихо. — она начала обводить взглядом собравшихся. — Никто, кроме нас не должен об этом знать. Даже ваши доверенные лица.
Некоторое время люди сидели в полутьме. Где-то внизу ещё шло праздненство. Завтра — чистый день, никому из них не нужно заниматься физическим трудом. Впрочем, собравшиеся в этот вечер физическим трудом в подавляющем большинстве и не занимались, а вот духовным — вполне...
Теперь я иначе посмотрел на закрытость сегодняшней оргии. Знамения, может, и сыграли важную роль. Но желание скрыть кое-что от лишних глаз намного важнее. Глаза не слипались только благодаря травяному настою. Сейчас шёл уже третий час после полуночи. Тяжёлый третий час...
Признаться, я всё-таки уснул под ровный шёпот вокруг и собственные мысли. Разбудила меня неожиданная тишина. Я подскочил и понял, что Акалла спустилась вниз и начинает слово. Если не заканчивает. Впрочем, мне повезло — она ещё только подходила к статуе Богини — Змеи.
— Встаньте, дети Миноса! — Её голос звучал особенно звонко, а глаза зло блестели. — Это Ночное Слово. Да будет вам известно, что ночь и тьма были началом и будут концом сущего, но не стоит и ютить в своих сердцах! Обновление предвещало множество знаков и это важный знак! — Она подняла руку вверх, её соски заметно обострились с момента разговора. — Это знак испытаний крепости веры! Будьте верны Богине и помните, что её Длань карает за запреты! Да будет Ночь.
— Да будет Ночь! — рявкнул зал в ответ.
Врата отворились и гости начали расходиться. Сквозь световое окно в потолке ночное светило уже не было видно. Храмовые рабы — в большинстве своём не принимавшие в Очищении участия мужчины — принялись делать уборку — чистили полы от засохшей плёнки всего пролившегося, чистили купальни.
Я стоял у небольшой ниши, освещённой лампадкой. С фрески неодобрительно смотрел Минос. На храм, полный прославляющих Его Мать. На культ в Кносском дворце, в самом сердце Крита. И в самом сердце Культа Богини — Матери. Интересно, что думает об этом царь? И знает ли вообще?..
— Он всё знает. — сказал подошедший сзади Костис. Я едва не подпрыгнул от неожиданности. — Как и наш царь.
— Думаете? — вежливо осведомился я.
— Таможня подчиняется в первую очередь царю, а не культам, какие бы могущественные они не были. — уверенно ответил палач. Я отмолчался. — Поэтому надо рыть носом землю, докопаться до костей дворца, но найти культистов раньше царя. — Я повернулся и поднял одну бровь — мой любимый трюк. — Видите ли, молодой царь сможет вскрыть всю сеть и даже заставить Младших царей/Несмотря на то, что каждый минойский дворец имел царя и/или царицу, Кносский царь, вероятно, имел негласное первенство над остальными/ также искать культ, но они лишь вынудят его нырнуть в воду. Или переплыть на острова.
Жрица боится утечки информации? Вполне согласуется с чересчур коротким разговором в певческих покоях. Впрочем, тут могут быть замешаны и храмовые интриги. Я почесал подбородок. Надо будет навестить Карфаро. Старый дьявол в своё время не принял меня из храмовой школы (о чём уже не раз жалел), но я всё-таки верую больше в Бога, чем в Богиню и до сих пор принадлежу его пастве, несмотря на служение Акалле.
— Костис, Танато. — А вот и она. — Прошу вас остаться. Вы нужны мне.
Сонм прихожан, облепивших жрицу, посмотрел на нас сначала недоумённо, затем похабно. Распущенность Верховных жриц, от первой до Акаллы — едва ли не единственное, что их всех объединяет. И мне ещё сильно повезло, что Акалла старше меня всего на пять солнечных кругов, а предыдущая, прожившая почти семь десятков, умерла аккурат во время моего входа в Храм.
— Опять трахаться хочет, сучка, — процедил Костис, глядя вслед перемещающейся вокруг толпе.
— Может, это по делу культа. — неуверенно ответил я. Неуверенно — потому что не раз сношал её лично.
— Ну да, — фыркнул Костис. — Нам ещё везёт, что у неё фигурка не хуже, чем у Богини, — он кивнул на статую, стоящую у главной стены храма.
— А вы её...
— Разумеется. Из всей верхушки дворца с ней не сношался только Карфаро — и то, потому что он её терпеть не может, а не по вопросам веры.
Мы посмеялись. Старый Карфаро был удивительным человеком. И то, как он недолюбливал молодую жрицу, давно стало притчей. Правда, возможно, причиной столь резкого неприятия были пара замятых скандалов в храмовой школе Богини — Матери... Дело тёмное.
Прихожане разошлись по мягким шерстяным постелям, но меньше людей в храме не стало — участвовавшие в оргии рабы и рабыни мылись и присоединялись к уборке. Какая-то из младших жриц, моя ровесница, готовила алтарь к утреннему ритуалу. Заметив меня, улыбнулась. Храм знает меня лучше, чем я его.
Аккуратная головка, необычно светлые для Острова и, те более — жрицы вьющиеся волосы, длинные ноги, выглядывающие из-под церемониального платья, грудь хоть и меньше, чем у Богини, но вполне соразмерная. Я с трудом отвёл от этого великолепия взгляд. Костис его успел перехватить и заметил странным тоном, смесью неодобрения и шутливости:
— Ещё успеешь. Сейчас из тебя Жрица будет высасывать все соки.
Я выругался. У политрона/типичный минойский элемент архитектуры, многопроёмная дверь/ собралось, кроме Жрицы и её стражников, Акареу, Нодаро и жрец-хранитель благовоний, чьё имя я вечно забывал. Акаро удалялся от них, на ходу отмахиваясь от причитаний Нодаро. Я его перехватил на половине пути к выходу.
— В чём дело?
— Извини, но честь трахать Нодаро уступаю тебе. Мне ещё псовью вахту менять/имеется в виду «собачья вахта», заступающая после полуночи и сменяющаяся поздно ночью. Автор позволил себе вписать её в Минос /. Чёртовы новички совсем зажрались, погоняю их слегка.
Я вздохнул и направился в покои. Несомненно, у меня ещё оставалась надежда на совещательный характер заседания. Но наличие жреца по благовониям ясно указывала на то, что произойдёт в верхних покоях. Вряд ли он является специалистом по проклятым богам.
Всё началось довольно невинно. Акалла начала разговор о музыкантах, обычно играющих в этой зале. Нодаро подхватила разговор и обратила внимание на широкие скамьи и мягкие подушки. Акареу, устроившись своей маленькой упругой попкой у меня на коленях, заговорила о церемонии Обновления, начиная тереться о мой ствол.
Так же поступила и Нодаро по отношению к Костису, Жрица же оседлала жреца и осведомилась, одной рукой обхватывая шею, а другой — его набедренную повязку:
— Брат мой, как вам церемония?
— Необычайно короткая, — задыхаясь, ответил жрец.
— Как вы считаете, стоит продолжать? — игриво вопросила Акалла. Жрец кивнул и она тут же припала к его губам, одновременно доставая из-под набедренной повязки толстый и скользкий член.
Это было знаком для остальных девушек — Акареу, уже задравшая юбку и трущаяся о меня голой пещеркой, сдёрнула мою набедренную повязку и начала тереться об уже твёрдый член, слегка повернув свою изящную головку назад, так, что мне была видна её игривая улыбка и слегка прикрытые глаза. Я ей подыграл, начав гладить двумя пальцами её промежность.
Нодару была более решительна в своих действиях. Он просто опустилась на колени, сдёрнула дурацкие штаны Костиса, обнажила головку его тонкого и длинного члена и заглотила, с удовольствием облизав всё, до чего могла добраться. Вскоре её примеру последовала и Жрица, выскользнув из своего платья так, что теперь было видно её великолепные ноги.
Акареу к процессии обработки стволов присоединилась последней, что меня ничуть не расстроило, ибо я знал, на что она способна. Выскользнув из своего платья, она не упала на колени, а наоборот, на прямых ногах выгнула спинку и наклонилась к моему отвердевшему члену, после чего, умело орудуя рукой и языком, почти мгновенно заставила меня впиться в ручки кресла.
Между пар невозмутимо последовала храмовая рабыня, неся подносы с едой и напитками к столикам, одетая, но неровно дышащая, следом за ней — ещё одна, обнажённая и покрытая блестящей плёнкой масла, с подносом, забитым приспособлениями для разврата. Она нерешительно постояла между Акареу и Жрицей, затем отошла в тень.
Впрочем, ненадолго. Акареу окликнула её, продолжая работать рукой:
— Дева!
— Да, моя повелительница?
— Ты умеешь обращаться со всем этим? — Кивнула жрица на поднос.
— Разумеется. Я сама изготовила некоторые из них.
— Тогда покажи на мне своё исскуство.
Рабыня пристроилась сзади маленькой жрицы и, выбрав какой-то из керамических членов, аккуратно ввела его, пристроившись своим языком чуть выше, так что её глаза, на которые спадали прямые каштановые волосы, стали прекрасно видны мне. Акареу же начала протяжно стонать прямо с членом во рту. Нет, стонать она начала ещё раньше, просто сейчас она стала делать это непрерывно.
Нодаро же времени не теряла и попыталась оседлать Костиса, но тот, после нескольких толчков, опрокинул девушку на столь понравившуюся ей скамью, подложив под живот столь понравившуюся мягкую подушку и резку вошёл в бестию. Палач не думал уважать чувства девушки и двигался максимально резко, лишь иногда отвлекаясь на то, чтобы погладить острые соски жрицы.
Акареу игры со мной и рабыней же надоели, и, отпустив девушку, она взобралась на меня и, придерживая член, резко опустилась. Всё-таки дураки те, кто отказываются овладеть ей. Впрочем, допустим, что они не догадываются о столь узкой пещерки. Я наклонил соседку на меня и нежно поцеловал её, получив перед этим большой серёжкой по лицу. Акареу улыбнулась извиняющейся улыбкой.
Я повернулся вправо. Жрец овладевал своей непосредственной начальницей, частичкой Богини. Аккала лежала, забросив ноги ему на плечи и удивительно тихо для неё стонала. Впрочем, мне было не до неё — моя партнёрша настолько ускорилась, что я вынужден был слегка её попридержать. Ответом мне было милое недовольство. Я усмехнулся. Акареу потянулась за кубком и вылила его мне в рот.
Признаться, наличие Нодаро меня нервировало. Я знал, что рано или поздно Жрица оставит меня наедине со своей любимой ученицей. Нет, Нодаро была шикарной девушкой. Но она отличалась редкостным по раздражительности характер и последствием каждой оргии, где мы сходились, был сонм её сальных взглядов, вроде тех, чем она награждала сейчас меня с партнёршей, перевернувшись на спину.
Акалле тем временем перестало хватать бедного жреца и она позвала Костиса. Тот одарил Нодаро парой прощальных толчков и отправился к Верховной Жрице. Обмакнув пальцы в вязкое масло, он хорошо смазал свой член и колечко ануса Жрицы и после нескольких лёгких тычков вошёл в Акаллу. Ответом ему был резкий громкий стон. Некоторое время мужчины «ловили» темп, а поймав, резко ускорились.
Акареу также захотелось сменить дырочку и я, проделав необходимые операции, аккуратно вошёл в неё. Нодаро же недолго забавлялась с рабыней и её игрушками и присоединилась к нам, улёгшись на жрицу сверху, так, чтобы брать мой член в рот и принимать ласки языком самой. Впрочем, соки она высасывала куда хуже Акареу и Кавьи. Может, дело было в масле на моём стволе.
Устав, маленькая жрица рукой остановила мой ствол, буравящий её дырочку и с виноватой улыбкой отползла в сторону. Этим воспользовалась Нодару, оседлав меня. Впрочем, Акареу ситуации не потеряла, сев на моё лицо. От вкуса и запахов её соков я начал сходить с ума. Я слегка ускорил действия языком, стремясь то нащупать им заветный бугорок, то проникнуть внутрь.
Вскоре Акареу пробрала дрожь и она, не выдержав, проскользила по моему лицу и торсу. На члене самозабвенно скакала Нодаро. Впрочем, и она вскоре последовала за моей соседкой. Я было удивился такому резкому для девушки, прошедшей полуторачасовой «ритуал Обновления», окончанию, но вскоре почувствовал во второй дырочке этой прямоволосой бестии что-то. Нет, это был не член.
Когда Акареу сползла с меня, я понял, в чём дело. Уже знакомая рабыня медленно вытягивала из попки Нодаро агатовые бусы, которые я видел до этого на её шее. На каждый шарик Нодаро активно реагировала. Я аккуратно покинул ласкающихся девушек, тем более, они активно занялись друг другом — миниатюрная жрица уже оправилась от окончания и ласкала теперь промежность рабыни.
Я же решил не отдавать им на растерзание свой член и решительно направился к Верховной жрице, которую сношали двое, но чей ротик не был занят. Едва я подошёл, как Костис шумно излил своё семя ей в попку, крепко обхватив женские половинки руками. Второй партнёр, жрец, всё ещё проникал в пещерку Жрицы с прежней скоростью. Мне не хотелось затягивать дело, скорее наоборот. Впрочем, пристроить прежде член меж её грудей это не помешало.
Поняла это Акалла или нет, в мой член она впилась так, что у меня потемнело в глазах и я перестал различать лампадки. Она уверенно действовала языком и руками, доводя меня до пика наслаждения и опуская меня обратно. Я не принял игру и в полубессознательном состоянии задвигал бёдрами. Вскоре Акалла уже не смогла стянуть меня обратно и я начал спускать семя ей в рот и на грудь.
Я отошёл в сторону, где Акареу облизывала вялый член Костиса. Палач устало улыбнулся мне, а затем, почему-то — хитро, с прищуром. Я понял, почему, только после того, как женские губы обхватили мой не до конца упавший ствол. Нодаро. И тут. Впрочем, я был ей благодарен за это. Со спины раздался протяжный мужской стон. Повернувшись, я увидел жреца, спускающего на грудь Акаллы семя длинной струёй.
Она смилостливилась над ним и приняла ещё твёрдый член себе в ротик. Жрец охал и ахал, а Акалла действовала языком и ртом всё медленее и медленее. Моя соседка выпустила член палача и побежала на помощь Жрице и вскоре её миниатюрный язычок вылизывал блестящую пещерку партнёрши. Шумное окончание было делом времени. К этому времени и Костис, и я с Нодаро и жрец лежали на кушетках.
Костис и жрец оживлённо болтали о чём-то, не обращая внимание на заигравшихся жриц... Нодаро легла мне на колени, глядя прямо в глаза снизу вверх, так что я мог использовать её блестящую от масла и соков роскошную грудь вместо столика. Или игриво кормить её. Выбрал первое. Надеюсь, эта похотливая сучка не возбудится снова до того момента, как я унесусь отсюда в свою уютную каморку.
Островное вино очень хорошо шло с видом жриц, трущихся пещерками. Акалла действовала не сильно активно, но ласкала не только промежность Акареу, но и внутреннюю сторону бедёр и даже ступни. Сверху их поливала маслом знакомая рабыня. Стоны девушек, наверное, слышал весь Храм. Надолго Акаллы не хватило — судя по вскрикам, она кончила только второй раз и остановилась. Я облегчённо вздохнул.
Оргии до утра утомляли всех. Кроме той, что организовывала их. Не раз приходилось видеть уснувших от истощения в самый разгар действа девушек и юношей. Да и сам однажды начал клевать носом, по счастью, немного в стороне. «По счастью" — потому что Жрица относилась к такому, как к проявлению неуважения к Богине — Матери и жестоким образом карала провинившихся.
Но на этот раз Верховная Жрица утомилась столь сильно, что её увели знакомая рабыня и жрец. Костис, подмигнув, заговорил Нодаро и мы с Акареу, наспех вымывшись в храмовой купальне под ворчание рабов, только что почистивших её, быстро собрались и ушли из Храма. Я тихо пробрался в свою незапертую каморку и, слегка подвинув свою любовь, лёг спать. Уснул я в полной тишине.
***
Нет, когда я проснулся, голова у меня не болела. Разве что совсем немного. Настой всё-таки давал о себе знать. Ещё я чувствовал себя совершенно высушенным. Жрица, казалось, высосала абсолютно все содержащиеся во мне соки. Моя жизнь/минойский титул жены/ хлопотала у печи. Хорошо, что она не видела вчерашнего. Я встал тихо, но опрокинутая чаша меня выдала.
— Тодоро, сын Тодо! — вскрикнула она, слега подскочив. Я захохотал, за что получил пару звонких ударов — скорее шутливых, чем серьёзных. — Проснулся, блудливый пёс!
Я сел обратно и стал одеваться — повязка, перевязь с мечом, плащ — подчёркнуто отстранённо. Кавья села напротив и, прищурившись, улыбалась. Нет, она приревновывала меня. Отношения внутри Храма ей известны. Впрочем, как и то, как сильно я их терпеть не могу. Она проделала свой любимый трюк — закинула босую ногу за ногу и потянулась, словно египетская храмовая кошка. Я растаял.
— И зачем твоя блудливая жрица тебя звала?
— Обычные храмовые дела, — соврал я.
— Вот как?
— Кто-то ворует благовония.
— Кому они нужны?
— Найдутся. У тебя настой той травы, помогающий при болях головы и слабости тела остался?... — спросил я и осознал, что я спросил.
— Ой, какие такие дела требуют телесного напряжения? Признавайся, эта сучка Нодаро лезла? — она улыбалась, но в уголках виднелось пламя.
— И не только она. — от разговоров резко начало колотить в висках. Я обхватил голову руками. У Кавьи было достаточно ума, чтобы всё понять и, слегка вздохнув, простить. Она сняла со стола какую-то бутыль и вручила мне. Я залпом отхватил треть, проклиная всех богов, истинных и ложных — настой был горьким, как полынь.
— Устал? — моя «жизнь» была чересчур нежной для ревнивой разеже/минойское слово, обозначающее партнёра/.
— Да. После тебя и жрицы не устанешь.
— Ооооо, ещё она.
— Ага. Таков Храм. Но в своём ты бы меня после быков бы собирала.
— Стену постучать не забудь. — я суеверно подчинился. — Бедный мой... — она обхватила меня, нежно поцеловав в лоб.
Кавья. Моя девочка. Единственная, которой отдаю себя полностью. Даже Богине — Матери меньше. Всякий раз, когда изменяю ей, чувствую вину. Но прекращать не прекращаю. Радует, что она мне верна без лишних слов. Просто отдаёт себя всю мне. Как и я себя — ей.
Признаюсь, я просто её обнял. Потом опустил руки... они очутились на голых ногах, я их поднял... Мы начали целоваться, я не успокоился и прильнул к её соскам. Впрочем, ласкались мы совсем не долго — пока Кавья, покраснев, не вскочила с меня и не побежала к печи:
— Побери тебя варвары, у меня же лепешки сгорят!
***
Старый Карфаро был удивительным человеком. Ему минуло шестьдесят солнечных кругов и он ещё не растерял силы — ни умственной, ни телесной, что демонстрировал своей любимой шуткой. Шутка заключалась в том, что принимая просителя, Карфаро был не один. Прямо перед ним на коленях стояла обнажённая храмовая рабыня из числа приближенных, и отсасывала его ствол.
В своё время за запинку при докладе в световой колодец вылетел глава храмовой стражи. Сейчас старик скорее веселился этим, чем действительно проверял прихожан. Культ Разайи всякие «ритуалы Обновления» не практиковал. Пиры — да. Таврокатапсию, ритуальный бой с быком, символизировавший борьбу Миноса за жизнь на Крите со своим отцом — да. Но оргии...
/Таврокатапсия, ритуальная борьба с быком, действительно практиковалась на Минойском Крите. Был ли это именно бой — вопрос спорный/
Сейчас Карфаро не шутил. Рядом с ним сидел Риату, маг и глава дворцового архива, чуть младше по всем показателям: он — третье лицо в культе Бога после царя и Верховного Жреца. /Это не ошибка. Царь и царица Кносса являлись одновременно «полубогами» и высшими иерархами культа/ Его присутствие означало важность беседы. Как и то, что охранял нас лично глава храмовой стражи.
— Танато. Твой дядя был великолепным жрецом. Мне жаль, что я не смог тебя принять ранее.
Очередное извинение за прошлое? Или настоящее?
— Благодарю, мой повелитель. — Я склонился перед ним в поклоне. — Нотано действительно был великолепным проводником Его мысли.
— Оставь эти формальности. Перейдём сразу к делу.
— Мой повелитель, — распрямился я — о каком деле идёт речь? — Карфаро поморщился.
— Ты прекрасно знаешь, о чём я. Риату тебе напомнит.
— Два дня назад в Закатные ворота вошёл пеласг с навьюченным мулом. Во время рутинной проверки обнаружился неучтённый груз. После трагичной смерти торговца начальник таможни отправил два послания. Одно — царю, — он погладил маленький лабрис/минойский двуострый топор/ на шее. Другое — в Храм Богини-Матери, чьим последователем он давно являлся. Акалла вдруг обнаружила странные знаки и созвала ритуал Обновления... — усмехнулся он. — Продолжать?
— Нет, ваша мудрость.
— Акалла, — усмехнулся теперь жрец — дура. Она, конечно, привязала странную церемонию с действительно странным для этого времени поведением звёзд, но вдобавок озвучила проблему многим лишним людям. — Он помолчал.
— Включая меня?
— Нет. Тебя б вызвали мы и так. Культ Осьминога доставляет нам многовато хлопот.
— Так их гнездо существует? Тут, во дворце? — ошарашенно спросил я.
— Небольшое. — мрачно ответил за него Риату. — Хорошо спрятанное. Но пытающееся расшириться.
Он отошёл к столику недалеко от трона жреца и взял поднос с посудой. Я в очередной раз ему удивился. Дожил до такого возраста, не бреет бороду, сил хватает на поднятие тяжеленного подноса, да и гордости, чтобы проделать это самому — тоже. Роба, подобная той, что носит Костис, и путешествия по стране северных варваров уже не казались удивительными давно.
— Эта чаша знакома тебе. — Риату указал на кубок для причащения. — Но эти...
Урна, по виду — для праха, мощей или святынь. На крышке всё тот же осьминог, на стенках — чёрные волны, в которых плавают или тонут голые девы. Широкая чаша вроде тех, на которых выкладывают фрукты. Снаружи — ассирийская клинопись, опять притворяющаяся орнаментом. Короткий бронзовый кривой нож со всё тем же осьминогом, щупальцами защищающий руку. Очень удобный для боя. И убийства жертв.
— Мы захватили их в разное время — продолжил Карфаро. Одно гнездо мы вырезали поголовно год назад во время мятежа Морло. Оттуда — знакомая тебе чаша. Урну мы захватили в святилище у Костей дворца. Несколько культистов за неё дрались насмерть. Минойцы. Ремесленники. Ножом попытались убить начальника таможни вчера. — Он отвел взгляд и начал рассматривать фреску таврокатапсии.
— Что ты думаешь об этом, Танато? — Мягко осведомился у меня Риату. У меня защемило сердце: Риату спросил меня!
— Я думал ещё вчера, что это маленькая группа культистов. Сейчас я начал сомневаться... Но думаю до их пор. Возможно — недобитки с прошлого разгорома, но я думаю, что это выживший глава культа.
— Он был убит во время разгрома. — возразил Карфаро. — это Морло и был.
— Но это мог быть кто-то... — растерянно начал я.
Морло. Генерал, замиривший киглассцев, не раз отправляющийся за золотом и славой на берега варваров. Человек, лично видевший царей. Изменник, который возомнил себя истинным сыном Минаса. Я думал, что его убили при отбитии Лиловых покоев и видел его израненное тело. Неожиданный поворот. Впрочем, святилище у Костей Дворца, то есть в пещерах и полостях у его фундамента — новость не лучше.
— Чем могу послужить Миносу и Разайе? — решительно спросил я.
— Мы пришли к схожим выводам. Ты правильно начал — вероятный покровитель культа выжил в Мятеже. Более того, он до сих пор пытается выстроить поклонение Осьминогу... — начал Риату.
— ... и мы хотим, чтобы ты нашёл его. — тяжелый взгляд Карфаро упёрся в меня. — Предатель где-то наверху.
— Насколько наверху? — уточнил я.
— Око Царя занимается его окружением. Свой Храм от скверны мы уже очистили. Но в Храме Богини у нас людей, способных на свободный поиск изменника, нет.
— То есть, я должен проверить свой Храм...
— Не весь. — вставил Карфаро. — Костис, глава стражи и Акалла вне подозрений. Костис хорошо, очень хорошо нам известен, глава стражи не обладает рычагами влияния, да и поднялся до своего поста полгода назад. Акалла — дура, но я чувствую, что происходящее неожиданно для неё... впрочем ей займется кое-кто ещё. Ступай. Но не забудь зайти в мастерскую Риату.
Я поклонился и ушёл. Риату — маг, а в этом деле мне определённо понадобится помощь богов. Я прошёл через политрон, кивнув охраннику, и отправился в одно из храмовых святилищ. Заглянув в первое, я чуть не захохотал — на скамейке знакомый жрец сношал прихожанку, облегчая ей душевные муки. Я кивнул ему и прошёл дальше, в Зелёное святилище...
... человек с кинжалом прошёл в восточное крыло с рассветом, не вызвав никаких подозрений. Он был наполовину кидоном, наполовину — минойцем. Таких тут было много. Он оплатил молодую посвящённую лживого Бога-Отца, Бога — предателя и отпользовал её сполна. Затем он прошёл в храм и с сожалением узнал, что нужный человек уже покинул зал Жреца и отправился в святилище, указанное за отдельную плату.
... оно напоминало мне кидонские луга. Я подошёл к бычьей голове, взял ароматическую свечу в виде дротика и поджёг. Чем дальше я думал о деле, тем хуже мне становилось. Я подумал о дяде, погибшем в святилище на Островах, пытаясь загнать страх подальше. Прочитал заклинание от духов в темноте. Но странное чувство опасности меня не покидало, а Минос с фрески смотрел мне за плечо очень неодобрительно...
Человек с кинжалом заходил в святилище.
***
Я очнулся. Голова ещё болела. Я не стал закрывать глаза — знал, что снова отправлюсь в мир духов. Вокруг слышались голоса, преимущественно женские. Нет, подумал я, это точно не моя каморка. Слишком большая. Слишком много света. Слишком много женщин. Я чуть приподнялся на локтях, не обращая внимания на вопящих духов, галдящих и бьющих своды моей головы.
... Когда я полностью ушёл в воспоминания, из соседнего святилища раздался крик. Женский. Я схватил пучок дротиков, висящих над алтарём, услышал второй крик, полный ужаса и выбежал. Какой-то миноец с кривым кинжалом бежал прочь. Я не царский стражник, но преступления не терплю, поэтому сорвался с места и помчался следом, присоединяясь ко всё большему числу преследователей.
Преступление в храме — тяжкое преступление, а убийство в святилище и вовсе гарантирует вечные муки из рук самой Богини. Это вам скажет любой жрец, любая жрица и любой прихожанин, какими бы порочными и развращёнными они не были бы. Идиоту точно либо хотелось поскорее умереть, либо — очень сильно убить кого-то. Кстати, он выбежал же из моего любимого святилища.
Додумать не удалось. Возглавляя погоню, я метнул пару дротиков, но лишь зацепил ногу. В преследовании по запутанным проулкам Дворца я преуспел больше, но это меня и подвело. Я убежал далеко вперёд толпы, не отставая от телесно хорошо подготовленного убийцы, и забежал как раз в тот поворот, где его ждал подельник, вложивший всю душу в палицу, что обрушилась мне на темя.
Я повернулся, услышав стон. Лечебница. Богатые фрески на потолке, изображающие Богиню — Мать, и Бога — Отца, дарующих жизнь. Явно храмовая — в воздухе витал сладковатый запах куриама, наркотической смолы, используемой в храмовых лампадках и курильницах. Раньше в такого рода заведениях я не бывал. И, если честно, надеялся умирать быстро, минуя этот мучительный этап.
Ещё повернувшись, я обнаружил источник стона. На кушетке по соседству лежал мужчина с закрытыми глазами. Над ним склонилась посвящённая, ртом обслуживая его член. Руки мужчины игрались с её сосками. Я приподнял рукой подол платья, нащупал пальцами покрывшуюся девичьим мхом пещерку и начал энергично действовать пальцами. Девушка что-то промычала, но не сопротивлялась.
Однако женские голоса не смолкали. Подняв голову, я обнаружил ещё двух посвящённых. Первая, сидевшая на столе, не сняла платья, а просто задрала его. Меж её ног орудовала полностью обнажённая молодая пеласга. Со своего ложа мне было прекрасно видно её голую промежность, орудовавшую там руку, круглую попку и залитые соками гладкие ноги. Признаться, голова сразу болеть перестала.
Отличное окончание мутной истории, подумалось мне. Окружённый привлекательными девушками в храмовой лечебнице. Тем временем моя левая кисть была залита уже липким нектаром, а на меня, пришедшего в себя после преследования преступника жреца, никто не обращал внимания, поэтому я подал голос, спросив отсасывающую минойку:
— А мне?
Она не ответила, но сдвинула свой очаровательный тыл, и моему взгляду престала младшая из сестёр-жриц Тородо, тотчас подмигнувшая мне. Я вздохнул. Сёстры Тородо служили Богине и отличались только формами сосков и интимной причёской. Ещё они обе испытывали страсть друг к дружке и являлись жрицами Богини. Значит, я в храме Акаллы. Не очень хорошо, с учётом того, из какого храма я преследовал Убийцу.
Младшая Тородо тем временем сильнее засосала — это было видно по впавшим щёчкам, активнее задвигала рукой и, судя по отпустившему соски и вцепившемуся в постель больному, ещё какие-то женские штучки, отчего он начал стонать не хуже получающей во вторую дырочку Нодаро. Кстати, не вторая ли это Тодоро действует по соседству... Нет, отлизывает пеласга, а у старшей есть пара характерных шрамов от ков на лодыжках.
— Вам ещё рано получать такое лечение, — проворковала младшенькая, мило улыбаясь и игриво строя мне глазки. — Хотя я имею право его назначить... — она облизнулась, слизывая остатки семени с алых губ. — ... и очень хотела бы. — закончила она, ложа руку на мой ствол, прикрытый одной простынёй.
— Да, — прохрипел я, — не отказался бы.
— Тогда подождите. — Она игриво отвернулась от моего соседа и взяла кусочек чего-то на столе. — Скажите «ааааа»
Мужчина повиновался и получил комок перетёртого растения под нижнюю губу. Он слегка захрипел, повернул голову и сомкнул веки.
— Не отправится к духам? — осведомился.
— Нет, просто уснул на пару часов. Так что насчёт лечения?..
— А жрицы и...
— Не беспокойся. Сюда может зайти просто так только Акалла да Кавья, но твою любовь мы всё-таки еле отправили домой, а Акалла — спит после бурного спора с Карфаро. Посетителей тоже не будет.
— Спит? — Тородо усмехнулась.
— Ночь же, Танато.
В самом деле.
— А они? — я кивнул на пару в нише.
— О, это Мародо принимает знание лечебного дела у неофитки-пеласги. Они нам не помешают.
— Что ж, тогда возражений...
Она не дала мне договорить. Просто откинула простыню и, замурлыкав, взяла в рот член. Старшенькой я уже это доверял, и особого впечатления она не произвела. А вот младшая действовала куда активнее. Я понял, что чувствовал сосед, когда она точно так же обрабатывала головку язычком — остро и резко. И сильно сдерживал себя, чтобы не впиться руками в ложе.
Я гладил её по голове и маленьким, острым, как шипы, соскам, она — мой живот и тыльную сторону бёдер. До пещерки я дотянуться не смог из своего положения, а она до моей шеи — да. Пришлось пустить все силы на то, чтобы терпеть. Немногие женщины знают про слабое место у меня на шее. И я пускаю много сил не на то, чтобы их удовлетворить, а на то, чтобы это «немногие» немногими и остались.
По соседству жрица получала в пещерку мраморный фаллос — интересно, входит он в оснащение лечебницы — и впивалась в волосы пеласги. Скоро экзамен будет окончен. Тородо поняла это и ускорилась. У меня потемнело в глазах, прежде чем я спустил семя в очаровательный ротик жрицы. Всё-таки травма давала о себе знать. Или это так пеласга показательно постаралась?
Тем не менее, Тородо приняла всё. И ещё игриво щекотала, явно надеясь на продолжение. Но с ниши раздался облегчённый стон. Младшенькая слизала остатки спермы, подмигнула, одёрнула подол и отбежала к столику, не забыв укрыть меня простынёй. Я улыбнулся в ответ. Пеласга выбралась из-под жрицы несколько ошеломлённой — всё её лицо, от чёрных кудрей до носа с горбинкой покрывал женский сок.
— Молодец. — уверенно сказала жрица. Ей было за тридцать солнечных кругов. — Сегодня уже гораздо лучше. Завтра в это же время повторим. — её лицо, наткнувшись на меня, залилось пунцом — она не могла подумать о том, что кто-то за ними следит, а я — чтобы закрыть на такую красоту глаза. — Торооооодо!
— Да, повелительница? — Выпорхнула на грозный окрик и взгляд младшенькая.
— Ты закончила с Ронгоро?
— Да, повелительница.
— Ты видела, что... — её окрики вызвали кипение в моей голове, и я встрял.
— Не кричите так, у меня голова сейчас вспыхнет! Да — и я очнулся только что, а такой крик не соответствует...
— Извините. Милочка, — обратилась жрица к неофитке. — сбегай к Верховной Жрице, скажи, что Танато очнулся. Но скажи только ей. Поняла?
Неофитка кивнула. Она была младше меня кругов на круг от силы. Видно, из поздних — обычно в таком возрасте уже посвящённые, отдельные уже начинают проводить службы, переходя на ступеньку выше внутри Храма. Её тело было превосходным — круглая попка, острые соски, плоский живот и стройные ноги, но грудью она всё ещё не была женщиной. Типично для пеласги и совсем нетипично для храмовых девушек.
Вокруг меня же закрутился вихрь, подобно тому водному, что я видел на море в период обучения у кидонов. Я предполагал, но не был крепко уверен в том, что подобное могут произвести всего две женщины. На мой лоб опустили примочку, мой желудок получил порцию какой-то дряни на травах, а тело смазали каким-то особым маслом. Я чувствовал себя очень неприятно.
Я обдумывал случившееся в святилище. Видит Богиня, что Бог меня для чего-то хранит, не она. Убийца явно ошибся святилищем — очень уж похожий нож я видел несколькими мгновениями раньше у Карфаро. Значит, кто-то уже знает, что я в деле... Интересно, о чём старик говорил с Акаллой? Уж его она соблазнить не сможет никогда. Слишком уж сильна взаимная неприязнь.
Появление Костиса, храмового стражника и рабыни предвестило вход Верховной Жрицы. Её сопровождало не так много людей: кроме упомянутых — Акаро, да ещё один стражник из числа наиболее приближённых. Войдя, Жрица властно приказала находящимся внутри лечебницы:
— Всем выйти. — Женщины повиновались. Мужчины остались. — Танато, я рада, что ты жив.
Я медленно кивнул в ответ, но произошедшего следом не ожидал. Акалла развернулась и вышла вместе со стражей. Костис остался и подошёл ближе, усмехаясь. Я начал раздражаться. И не только — очень мне не по себе было после столь краткого освидетельствования о моём здоровье. Неужели отлучение?..
— Успокойся, Танато, голова болеть будет. — он сел на кровать, аккуратно сдвинув бесчувственного пациента.
— Что это всё значило?..
— Не волнуйся. Акалла просто в ярости.
Отлично. Третье лицо в Кносском дворце в ярости из-за меня. Всё очень просто и ясно.
— Ты правильно сделал, что преследовал этого идиота. — Он помолчал. — И к своему жрецу ты правильно подошёл. Я знаю, что они уже отыскали по этому делу, поверь мне, они отыскали куда больше, чем сказали Акалле.
— Я просто хотел выяснить... — палач остановил меня.
— Ты не понял? Всё в порядке. Высшая жрица во власти эмоций — ведь кто-то, считай, чуть не убил её глаза и уши. Она скоро успокоится.
— Культ имеет корни тут, в Кноссе.
— Я уже понял. И Акалла. Ты будешь вести дознавание по этому делу. Совместно с храмом Разайи. Разумеется, держа нас в курсе всех своих дел. — Я кивнул. Попасть под отлучение Храма Богини — Матери мне очень не хотелось.