Падшая женщина Б.

Мы были знакомы ещё с садика. Что такое садик, может понять лишь тот, кто бы там. Садик это не место, садик это не возраст, садик это не состояние души. Написать слово «садик» всеми буквами мира и поместить туда мальчика и девочку, которым суждено встретиться. Тогда можно понять, как это определило всё моё дальнейшее бытие, все те радости и печали, все желания и все способы их удовлетворения, весь тот путь, что мы прошли вместе с ней.

Я играл человечками в острых шапках с лошадками, играл луком, стрелами и прочей ерундой, с которой обычно возятся малыши. Тут подошла она и спросила:
- Мальчик, ты кто?
- Гаврюша, - ответил я, - Гаврюша Пантократов.
- А я Верочка Богородина.

Мы стали дружить.

Впрочем, детство есть детство, там нет ничего такого, о чём стоит рассказывать. Самое главное началось после той киевской истории, когда мы начали постигать мир.

Помню наши первые совокупления. Помню, как она раскидывалась передо мной, без стеснения открывая свои тайные уголки, впуская везде. Умоляла входить в неё, проникать в самые её недра, наполнять семенем так, чтобы оно пропитало каждую её частичку, чтобы её тело стало моим телом, чтобы волны сотрясали нас одновременно, чтобы мы дышали вместе, чтобы мы кричали от счастья вместе, чтобы мы возносились на небеса вместе. И я старался, старался как мог, со всем юношеским пылом.

Я искренне верил, что буду с ней вечно, что у нас будут самые прекрасные дети. Верил, что все её изъяны, о которых я уже начинал подозревать и которые для меня ничего не значили, так и останутся лишь досадными особенностями, а потом и вовсе исчезнут. Ведь это она, моя любимая, моя восхитительная, такая нежная, такая страстная и такая безразличная, столь прекрасная в неге и столь ужасная в гневе. О, как я её любил! Любил, любил, любил, истинно, неподдельно, глубочайше.

Вот на моей ладони лежат два кольца, что когда-то связали нас. Они соприкасаются краешками, символизируя вечность - лживую вечность.

Падшая, жестокая баба. Такой я вижу её сейчас. Вслушиваюсь в себя и пытаюсь понять, как это могло произойти.

Кто виноват?

Может быть, в этом виновен я сам? Нет, нет! Я во всём ей потакал и ни в чём не ограничивал! Свобода? Разве мало я дал ей свободы с тем французиком, и с теми немчиками? Даже негры в ней не вызывали моего отвращения. А все те бесчисленные интрижки, на которые я и вовсе не обращал внимания? Тварь. Похотливая упырица, получающая наслаждение от моего страдания.

Ей всегда мало греха. Ей не нужна моя любовь. Она не хочет носить в чреве моих детей. Разве не поэтому все три раза так и не закончились священным плачем младенца? Быть может, это и не трагическая случайность вовсе, а она преднамеренно умерщвляла их ещё до рождения... Узнаю ли я когда-нибудь правду?

Одно ведаю наверняка. Ей также оказалось и мало измен. Ей не нужен стал я, способный вырвать сердце из груди ради неё, способный пламенем души очистить любую её скверну, кровью смыть любую грязь. Мало кто способен понять это...

Хочет же она, чтоб её поимел бык. Она уже и выбрала, какой именно: звезда животноводческих выставок, призёр ежегодной премии «Золотой Телец». Не знаю, как она договорилась с зоотехниками, но скорбь в том, что она настаивает на моём просмотре этого своими глазами. Желает, чтобы я стал непосредственным свидетелем, как она с собой сделает такое. Я не могу ей отказать. У меня не хватает сил ей запретить. А она вложила в мою руку кольцо, со злой усмешкой предложив сделать выбор самостоятельно. Знает, что я почти не могу выбирать.

Пойти у неё на поводу? Да, она и прежде сношалась со скотом, но никогда не заставляла смотреть на это. И то ведь было иное. Сейчас же сама мысль о том, как - и важно, как именно! - она ляжет под быка и будет - вечность будет! - принадлежать ему, невыносима для меня. Видеть это своими глазами я просто не в силах...

Дать ей отравы, забить палкой, зарубить топором? Но её боль - моя боль, её кровь - моя кровь. Где мне взять столько ненависти?

Уехать навсегда прочь? Забыть то чувство, что росло вместе со мной и оставить её? Умереть, погибнуть, исчезнуть без неё?

Что делать?