ИСТОРИЯ ВОСЬМАЯ. Рассказывает Марина:
- Когда это случилось, я снималась в кино. Мне было всего 18 лет, и это был уже второй мой фильм. У меня была одна из "ведущих ролей второго плана", и работать приходилось много. Я была талантливой актрисой, мне все это говорили, даже враги, и сама я знала это, - но кинокарьеру я потом бросила, и в ГИТИС поступать не стала. Почему - станет понятно позже.
В этом фильме у меня была одна развернутая голая сцена. Собственно, кадры, где я целовалась со своим киновозлюбленным (его играл Сергей К., 32-летняя кинозвезда), я отыграла одетой, в халате с приспущенными плечами, которые и попали в объектив, - а короткие моменты, где герои показываются полностью голыми (как же без этого), за нас отыграли дублеры.
Кроме одного: по сценарию сцена кончалась тем, что я, голая, падаю в огромную бочку с зеленой краской, и в ней даже что-то "играю" - кричу, барахтаюсь, изображаю бурю чувств...
Все дублерши наотрез отказалась выполнять этот трюк, и мне внушили, что иного пути нет: придется раздеваться догола и нырять в краску. Конечно, если б я была кинодивой со стажем, мне бы отыскали замену, - а так...
Хоть бочка была широкой и неглубокой, падать было невысоко (метр), а краска, по клятвенным уверениям гримера, прекрасно смывалась (забегая вперед, скажу, что он не наврал: смылась за какой-то час), - я страшно боялась этой сцены. Боялась настолько, что за несколько ночей до съемок меня преследовал кошмар: я тону в краске, и она поглощает, облепляет, всасывает меня...
Пришел день съемок. Перед этим я тренировалась прыгать в бочку (только не с краской, а с водой) под руководством инструктора - чтобы не ушибиться о края. Тренировалась я, к слову сказать, не голой, а в плавках и купальнике. У меня прекрасно получалось, плавала я, как рыба, - но все равно страшно боялась. Настолько, что другой важный факт - первое в моей жизни голое появление перед камерами - как-то не осел в сознании. Вернее, я понимала, что вот, мол, пришел и мой черед сняться "в этом", - но эмоционально я не прочувствовала это: все мои чувства сосредоточились вокруг бочки с густым зеленым месивом.
Момент выхода к бочке я помню, как в тумане. Я разделась в переодевалке догола, одела съемочный халат, меня причесали, напудрили ("вот нелепость!", думала я, - "все равно буду зеленой, как лягушка")... вышла на площадку, меня спросили: "готова?" Я, не помня себя, кивнула, скинула халат по сигналу режиссера... крикнули "мотор" - и я пошла.
Как сейчас помню: никакого шока от того, что я вышла голой перед десятками мужских глаз, не было; просто где-то внутри я сказала себе: ну вот, свершилось... Все мои мысли занимал предстоящий трюк.
Перед падением я должна была отыграть коротенькую сцену потасовки, где герой Сергея случайно толкнет меня в бочку. Даже то, что Сергей (с котором я целовалась по сценарию всю последнюю неделю) впервые видит меня голой - и не только видит, но и щупает меня за все мое - не волновало меня, так я боялась падения. Я играла возмущенную героиню, а внутри у меня гудел какой-то липкий холодок.
Когда Сергей толкнул меня в бочку - я была бесчувственным автоматом, который просто констатировал: "ну вот..." Падая, я даже не успела вспомнить, чему меня учил инструктор, и только чудом не ударилась об край.
Краска оказалась обжигающе холодной. Они даже не догадались подогреть ее... Был июль, на дворе стояла жара, и контраст температур был просто убийственным. Упав в краску, я сразу погрузилась глубоко, коснувшись попой дна, и немного ушибла ногу; в шоке от холода и от того, что мне залепило уши и ноздри, я човгала какое-то время ногами по скользкому дну и вынырнула не сразу, а спустя некоторое время.
Вынырнув, я сразу глотнула ртом воздух и принялась отчаянно прочищать глаза и нос. Я начисто забыла о том, что мне нужно играть, и хотела только одного: увидеть дневной свет и нормально дышать носом. Краска была густая, как мазут, она облепила меня всю, и я немного запаниковала...
Когда я все прочистила и открыла глаза, - обнаружила, что на меня смотрят камеры, а режиссер кричит: "ну, что ж такое? Марин! Забыла?"
Правда, возмущение в его голосе было напускным, и на меня все смотрели очень сочувственно, особенно Сергей. Я посмотрела на густо-зеленую муть, в которой стояла (краска доходила мне до ключиц), представила, какой у меня вид, - и мне вдруг стало смешно. Я представила: из густой жижи вдруг выныривает скользкий зеленый чудик, отряхивается, фыркает... Весь страх вдруг куда-то ушел, и осталось чувство какого-то невозможного, отчаянного хулиганства. Я хрюкнула от смеха...
Режиссер кричал мне: "Ну что такое? Маринчик, не теряйся, прошу тебя! Ты ведь второй раз туда не прыгнешь, правда?" Я мотнула головой, подняв фонтан зеленых брызг. "Ну, тогда давай ныряй еще раз, выныривай, и - все по сценарию. Готова? Поехали! Мотор!.."
Пришлось отснять три дубля этой сцены, - три раза я, стоя в бочке, с головой окуналась в краску и три раза выныривала, отплевываясь и ругая Сергея (вернее, его героя) на чем свет стоит. Режиссеру все казалось, что я неестественно выныриваю и вяло отплевываюсь. Только когда я подняла настоящую зеленую бурю и забрызгала вокруг все, что смогла - тогда он сказал: "Ладно, вроде годится. Маринчик, спасибо тебе, - прости нас, ради Бога, и иди мойся. Перекур!"
Я даже вошла во вкус купания в краске (во всяком случае, это оказалось совсем не страшно, не противно и очень весело) - и совсем позабыла, что я - совершенно голая, на мне нет ни тряпочки... Я вспомнила об этом только тогда, когда мне прямо в бочку спустили лестницу, я вылезла по ней на площадку, и ветерок стал холодить мне кожу.
Вот когда во мне закипело... не знаю даже, как и назвать! К тому же Сергей встретил меня со странной улыбкой, полустыдливой, полусочувственной, - и она же читалась на лицах всех, кто смотрел на меня. Меня распирали панические мысли: я голая, вся в краске, похожа Бог знает на кого, все видят мои "красоты", Сергей смотрит на меня, я показываю себя в таком вот виде... Я не выдержала - и истерически засмеялась.
Сергей заулыбался шире и сказал, что я выгляжу эффектно, как никогда. Он старался смотреть мне в лицо, но я видела, как его взгляд тянется к моей письке, как к магниту. Я ответила ему что-то, комически взбив липкое месиво у себя на голове, еще недавно бывшее моей прической; он сказал мне, что у меня слишком крикливый макияж, - и мы отошли от злополучной бочки.
Краска лилась с меня ручьями. Я замерла в полнейшей растерянности, не зная, что делать: халат на выкрашенное тело не оденешь, к душу идти тоже нельзя - я была липкой и мазучей, как свежевыкрашенная скамейка. К букету эмоций по поводу наготы и "эффектного вида" добавился еще и страх запачкать собой все на свете. Я была молоденькой девчушкой и, несмотря на статус восходящей звезды (которая так и не взошла, хи-хи), была объектом всеобщих придирок, как всегда бывает с молодыми; особенно старались технички. Я была совсем неконфликтной, и старалась избегать всяких выяснений...
Режиссер куда-то делся, и мной никто не занимался. Меня бросили! Все только глазели, улыбались, хихикали, шушукались - но никто не сказал мне, что делать. А спросить я стеснялась. Я и сейчас стеснительная, а тогда... я представила, как пристаю ко всем подряд - голая, с ног до головы в краске, - стараюсь никого не запачкать... нет, это было совершенно невозможно!
Я стояла в ступоре, Сергей стоял со мной рядом и пытался меня развлечь. Меня раздирали противоречия: с одной стороны я видела, что он не хочет бросать меня неловком положении, и была благодарна ему; с другой - ведь я была голая... Я стояла прямо перед ним во всей красе. Тело у меня было зрелое, с большой грудью, широкими бедрами и очень волосатым Этим... Я смотрела на свое тело, в котором не было ничего человеческого - блестящее, как ...латекс, густо-зеленое, ровного резинового оттенка, - видела свои голые соски, бедра...
И вот тогда меня начало томить особое чувство наготы. Оно забурлило и вскипело во мне, оно прямо выливалось из меня!.. Это чувство было знакомо мне и раньше, но совсем немного (публично я никогда не раздевалась), - а сейчас оно просто затопило меня, как жижа, в которую я ныряла. Краска на коже не ослабляла, а усиливала это чувство: ветерок холодил ее, и каждой клеточкой я вдвойне и втройне чувствовала, что я ГОЛАЯ...
А самое ужасное - я почувствовала возбуждение! И оно возрастало с каждой секундой... Хоть я была тогда еще девушкой, - но сладкие волны в теле мне были ой как знакомы! Они мучили, они просто распирали меня - и мне хотелось... не знаю, чего мне хотелось! Хотелось, чтобы меня просверлили взглядами, чтобы схватили грубо, как тряпку, как вещь, окунули в краску, вывозили в грязи, облапали бы мне всю срамоту, застыдили бы меня до смерти...
Я даже не догадалась зайти за заслонку, и стояла у всех на виду. Слой краски, покрывавший меня, был очень густым, и я начала снимать краску руками с тела и с волос. Но она уже сильно загустела, и я только размазывала ее по себе, как клейкий гель.
Мы с Сергеем стояли там, наверно, полчаса. За это время съемочная группа ушла, и мы остались почти что одни. Несколько человек спрашивали меня, почему я не иду мыться, и я отвечала, что еще не обсохла и боюсь запачкать все на свете. Каждый раз, когда со мной, голой, кто-то заговаривал, я обливалась внутри стыдной волной. Никогда не думала, что собственное голое тело может так волновать! Впрочем, я просто забыла, как когда-то, года три назад, раздевалась догола, становилась перед зеркалом, обсматривала себя, любовалась - и мастурбировала до звона в ушах...
Сергей развлекал меня. Он был очень мил; ему удалось вывести меня из ступора, и я даже расшалилась - мазнула ему рукой нос и щеки. Прошло минут сорок, и я почувствовала, что меня будто затянули в полиэтилен, как колбасу, а волосы превратились в колючую арматуру: краска высохла. Меня это и смешило, и пугало; я сделала попытку пройтись - и обнаружила, что краска тянет кожу так, что даже трудно ходить. Я ойкала и визжала, возбуждая в Сергее сочувствие... И тут он сказал:
- Марин, а давай ко мне? На машине? Небось душ закрыли уже...
Я страшно удивилась.
- Вы что, Сергей Анатольич? Я же вам запачкаю все на свете... Будет вам в машине креативный дизайн...
- Ну чего ты запачкаешь? Ты подсохла уже, и мы тебе халатик твой подстелим. Сядешь на него - и все... А дома у меня вымоешься как следует.
В киношном душе были вечные проблемы с горячей водой, и я заколебалась.
- А... а...
- Бэ, - передразнил меня Сергей. - Столько целовались, а она еще акает!
- Ну, так то ж в кино, понарошку! - протянула я - и вдруг поняла, что мне ужасно хочется поехать к нему. Вот так вот: голой и в краске. Экстрим!.. У меня аж нервы все искрами взвились... в душе-то я была отпетой хулиганкой, хоть и стеснялась это показывать.
Такого приключения у меня еще не было… Когда мы отъезжали, меня вдруг как ударило:
- Одежда! Моя одежда! И вещи... Я все забыла в гримерке!!!
- Ну, ну... возвращаться - плохая примета, сказал Сергей, хитро поглядывая на меня в зеркало.
- Ну Сергей Анатольич, ну вы что! Как же я буду... вот такая... (я стеснялась сказать "голая")... вот ТАКАЯ - посреди города? А как я от вас пойду?
- А зачем тебе от меня идти? Останешься жить у меня. Наложницей...
- Э нет. Лучше уж вы моим наложником будете - подхватила я, растворяясь внутри от сладкой жути: что же будет? Приключение, в которое я влипла, волновало меня до дрожи. О Сергее, как и обо всех актерах, шла стыдливая молва, - но для меня, малолетней пацанки, это только добавляло шарма...
Кода мы приехали, уже стемнело. Я вылезла на асфальт, в ужасе оглянулась, нет ли зрителей, - и скорее натянула халат, который, к моему удивлению, даже не прилип к попе. Тело было шершавым, как цемент... Входя в лифт, я смертельно перепугала какого-то пьяного, который заорал благим матом, увидев меня; я тоже перепугалась и завизжала - мы напугали друг друга, как мультяшные звери.
- Ничего, теперь будет меньше пить, - сказал Сергей. - Упился так, что зеленые чертяки мерещатся...
- Вот спасибо! Это я, по-вашему, зеленая чертяка? - возмутилась я, скрестив зеленые руки на груди.
- С точки зрения пьяного, конечно, - уточнил Сергей, - и мы до самой его квартиры бесились и хохотали: я корчила дикие рожи, изображая "чертяку", а Сергей отвечал мне.
Входя к нему, я ощутила холодок внутри; к тому же взгляд мой натолкнулся на то, отчего я снова вскрикнула.
Это было зеркало, обыкновенное стенное зеркало напротив двери. И в нем - темно-зеленый, как лягушка, монстр с колючей травой вместо волос, босой, в перепачканном халате нараспашку... Я, поколебавшись секунду, сняла халат (хоть я и провела голой в обществе Сергея целый час, но раздевание требовало мужества) - уж очень любопытно было посмотреть на себя...
Да-а-а... Тогда уже краска высохла, и я вся была, как пластилиновая или пластмассовая - а я еще представила себя сразу после трюка: мокрая, блестящая, как из болота... Я снова истерически расхохоталась; к тому же я вдруг почувствовала, что возбуждение, копившееся во мне, никуда не делось... Увидев себя голой, и рядом с собой - Сергея, я вдруг как-то очень ясно осознала, ощутила, что я рядом с Сергеем - голая, доступная...
Я развернулась к нему, все еще продолжая смеяться... А он вдруг говорит мне - голосом, от которого у меня побежали мурашки:
- Марин! А что я предложу тебе... Ты игрунья? Любишь игры?
- П-п-пожалуй... - Я еще не понимала, но внутри все замерло.
- Вот и я так думал. А давай сыграем в игру?
- В какую? "Покрась партнера"? Мы уже сыграли в нее...
- Нет, - в интеллектуальную!.. В "самую стохастическую из всех игр", как писали Стругацкие: в орлянку. В орел и решку то бишь.
Я смотрела на него во все глаза. А он продолжал:
- Смотри: вот монетка. Два рубля. Выпадет орел - девочка Марина попытается угадать, чего мне сейчас очень хочется. Больше всего на свете.
- А если решка?
- А если решка - тогда я попробую угадать, чего очень хочется девочке Марине. Ну? Идет?
Отчаянный калейдоскоп завертелся во мне; все это манило меня такой запретной и сладкой жутью, что я сказала:
- Идет. Бросайте.
Сергей взял монетку, артистично повертел ею передо мной, сказал "вуаля" - и бросил...
Решка!
- Что ж, угадывайте, - сказала я, изогнувшись в позе, которую не следовало принимать...
Сергей на цыпочках подошел ко мне, изображая таинственную походку... и вдруг - ухватил меня одной рукой за попу, другой за лобок - и проник пальцами ТУДА...
Меня пронзил такой сладкий ток, что я вскрикнула, дернулась, и... в общем - не отпрянула, не убежала - а раздвинула непроизвольно ноги, дав его пальцам проникнуть глубже...
А там - все хлюпало так, что по ногам текли липкие струйки. Сергей щупал, теребил меня там, где все просто кричало, требовало его прикосновений... И я лишилась воли. Его пальцы свели меня с ума, они проникали в самые сладкие, самые запретные мои уголки - и во мне расцветали сказочные цветы и радуги, одна за другой... Я только шептала "вы что... вы что... Сергей Анатольич...", извиваясь от наслаждения в его руках, зажавших мой таз с двух сторон.
Он смотрел мне прямо в глаза. Вначале мы молчали, потом он сказал:
- Какая мокрая девочка... Мокрая, липкая, зеленая... Лягушонок. Ну, угадал? Угадал желание?..
Я молчала; мне было стыдно признаться, что - да, угадал, угадал лучше меня самой; кроме того, удовольствие было таким мучительным, что я не могла говорить. Я только думала: сейчас наверняка будет ЭТО... и еще думала: но ведь я вся в краске... я зеленая, смешная,... противная, - как же так?
А впрочем, вру: ничего я тогда не думала - так было приятно. Наслаждение вышибло из меня все мысли... Сергей вытащил из моей письки руку, перепачканную зеленым, и мазнул мне нос мокрым гелем:
- Ну-с, все ясно. И давно это с вами? Нужны радикальные меры, - и повел меня к дивану, придерживая за попу. Я упиралась только первый миг - а потом ноги сами пошли, и я легла, не думая ни о чем... Сергей присел рядом, положил руку мне на лобок...
- Ну? Сим-сим, откройся, - и я раздвинула ноги, подставляя ему то, что горело и полыхало... Ооо, какое наслаждение! как стыдно, и как хорошо! Стыд был мучительным, но я ничего не могла с собой поделать, и откровенно подставлялась Сергею, как отпетая шлюха.
Вдруг Сергей залез на диван, навис надо мной, рывком спустил трусы - и я увидела ЕГО. Впервые в жизни. ОН было красный, почти багровый, - и огромный, как бивень; ОН стоял колом... Внутри мелькнуло: "ну, вот..."
Я знала, что нужно протестовать, отбиваться - но только зажмурилась, разлепив веки, слипшиеся от краски... а Сергей вдруг ухватил мои соски - и стал мучить их сквозь шершавый слой краски, стал мять мне грудь... ууууу, это было невыносимо!!! Он приговаривал: "ага, вот какие у нас желания... это угадать не трудно... Вот тебе, и вот, - И ВОТ..."
На этих словах он вдруг навалился на меня - и я почувствовала, как в меня тычется, входит, проникает большое, твердое, сминающее меня в лепешку...
Этого хотелось, хотелось страшно, - моей измученной письке хотелось полноты, хотелось, чтоб ее расперли, наполнили доверху... Было очень приятно и очень страшно. Потом, когда твердое внедрялось в меня глубже, глубже, тверже, настойчивей - появилась боль; она нарастала по мере того, как ОН буравил меня, - и вот я уже кричу, вою от невыносимой боли: ОН рвет, терзает меня, шматует в клочья...
Я металась, орала, обезумев от боли и страха, - и вдруг ощутила, что боль стихает, и я заполнена доверху, до конца; твердое и пульсирующее ритмично подминает меня, распирает... и от толчков - тепло, сладость и какое-то невиданное чувство полноты, неописуемое, одуряющее... Я так удивилась, что открыла глаза.
Надо мной навис Сергей; он сверлил меня вглядом - и толкал, толкал меня, входя в самое мое нутро; я вдруг как-то очень остро ощутила, что я в его власти, я - жертва, бессильная рабыня...
Я не могу сказать, что это было приятно так же, как первые прикосновения к письке, - это было скорее каким-то поразительно новым чувством, заставившим меня давиться и хватать воздух... Сергей шептал мне, постепенно усиливая напор: - Аа, запела по-новому, кинозвезда? Ага? Нра-а-авится колбаска в потрохах? Нра-а-а-авится, ой нравится девочке, - и он трахал меня все исступленнее, и я уже "подмахивала" ему, чувствуя, что он заполнил меня до ушей... В голове вертелась одна-единственная мысль: "ВОТ И ВСЕ!.. Меня ебут. Трахают. Я уже не девушка. Меня имеет мужчина. Я занимаюсь сексом. Настоящим сексом. Боже!.."
И еще подумалось, что не наврали: ЭТО действительно очень больно и очень приятно...
Я возбудилась до озверения; Сергей терзал мне груди, и я извивалась под ним, как рыбка на сковородке; я забыла о том, что вся в краске, обхватила Сергея руками, ногами - и подалась навстречу ему, чтобы он проник в меня глубже, еще глубже, до самого сердца...
Внезапно Сергей дернулся, застонал - и твердое во мне тоже дернулось - раз, другой, третий... я почувствовала в себе влагу, горячую, обволакивающую - и застонала вместе с ним. Он дернулся еще, вдавился в меня до последнего - и рухнул мне на грудь... Я была возбуждена до безумия и продолжала "подмахивать" по инерции; я не знала, что женщина должна кончить "отдельно", и думала что оргазм бывает один на двоих. Из меня что-то щекотно вытекало - наверно, кровь и сперма.
Сказать, что я была потрясена - не сказать ничего; я была раздавлена, опустошена, я сходила с ума от желания, от подсасывающей щекотки во всем теле - и от впечатлений, от чувства ПОСВЯЩЕНИЯ... "Меня трахнули. Я уже не девушка. Я стала женщиной" - эта мысль кричала во мне, и я переполнялась каким-то новым чувством, которое невозможно описать. Тогда мне даже было все равно, кто меня трахнул - Сергей или кто-то еще - я просто была потрясена приобщением к Этому...
То, что было потом, ужасно удивило меня: Сергей, привстав с меня, долго и недоуменно смотрел мне между ног, а потом спросил меня: "Мариш, у тебя месячные?" Я протянула- "не-е-е-ет...", еле разжав губы. Мне хотелось, чтобы он щупал, буравил меня, разорвал меня на куски, и я не знала, как ему сказать об этом, и только дергалась на кровати...
Сергей вдруг посмотрел на меня как-то странно, и сказал другим голосом:
- Ты что... почему ж ты не сказала мне, что ты девушка? А, Марин?
- А что-о? - простонала я. Мне и в голову не могло прийти, что для него это важно.
- Как что? Послушай, Марин... - Он даже слез с меня и присел на край кровати. - Так ты девушка?
- Оооооууу, - отозвалась я, с трудом приходя в чувство. - Была. Десять минут назад...
- Слушай... Я бы никогда... Прости меня. Прости, пожалуйста! - он вдруг схватил меня за руку. - Я думал, что ты...
- Что ж вы думали?
- Ой, только не называй меня на вы больше! Давай: я для тебя Сережа, ты - Маринка, Мариночка... хорошо? Ну вот и славно. Я думал... Ты в самом деле не понимаешь?! Ну хорошо. Как бы тебе объяснить... Поскольку ты оказалась в кино - ты, конечно, талантище, я это без лести... но такие девушки, как ты, за один талант в кино не попадают. Понимаешь? Вот я и думал, - раз ты снимаешься...
- ...Значит, я проститутка. И со мной можно вот так... - Я вдруг все поняла.
- Ну почему "проститутка"? Так про актрис не говорят; говорят - "без комплексов", "раскрепощенная". Целеустремленная, говорят... Марин! Мариночка!..
Но я уже плакала, зажмурив глаза, чтобы в них не натекла краска.
- Марин! Ну прости меня! Я... Ёлки зеленые, неужели ты вечно будешь вся в этой краске? Идем в душ. Идем, ну идем же... Идем. - Он поднял меня, и я, всхлипывая, пошла за ним. Зверское желание жгло меня, и от одной мысли, что Сергей будет сейчас мыть меня, я прямо-таки истекала соком, не прекращая плакать...
- Ну ладно, Марин!.. Ничего обидного в этом нет: так все делают. Все начинающие актрисы. Как тебе удалось обойтись без этого? У тебя протекция? Родственники?..
- Нет, - всхлипнула я, - нет никакой протекции. Просто понравилась Палычу (это наш режиссер). Он меня видел в "Женщине для души", и... Думаете, он не предлагал, не наседал? И он, и директор картины, и операторы?.. Знаете, как... - и я разревелась уже всерьез - не потому, что сильно обиделась, а потому, что эмоции во мне зашкалили и потекли из меня, как из дырявой грелки.
- И ты что, ни в какую? Ай да Маринка, ай да кузнечик! А как же ты на меня?.. впрочем, ладно. Проехали. Скажи мне... только не стесняйся, ты ведь теперь женщина, - ты кончила? У тебя был... ну, оргазм? По-моему, нет. А?
- Не знаю, - прохныкала я, заходя в ванную, и вдруг ахнула от неожиданности. - Ну и ну!..
- Что, нравится? Мы тут вдвоем поместимся... Ну, Маринчик, ну - простила меня? Да? - и Сережа как-то очень нежно, по-отцовски, обнял меня. Я, вдруг ощутив доверие и заботу, прижалась к нему, измазав его зелеными разводами. Отца у меня, кстати, никогда не было...
Ванна у Сережи была не просто большая - она была огромная, как бассейн, да еще и с мягкими бортами. Пока она наполнялась, я лежала, получая зверский кайф от того, что моя кожа, высушенная краской, смачивается теплой водичкой... Голый Сережа сидел рядом, и я с интересом рассматривала его мужское хозяйство.
- Что ж ты так смотришь? - И Сережа с комическим любопытством склонил голову, как птица, - Ничего выдающегося. Да не смотри так, а то опять вскочит! Что потом будем делать? Аль не видела никогда?
- Нет, - честно ответила я, и ...Сережа раскрыл рот.
- Что ты, - серьезно? Мариш, - а сколько лет тебе?
- Женщине не задают таких вопросов, - улыбнулась я, и Сережа тоже улыбнулся.
- Ну вот, улыбаемся уже... Отчего ж не задают? Это старухам не задают. А таким молодым красавицам, как ты, очень даже задают... Ну сколько? - двадцать два? Двадцать три?
- Не поверите, - сказала я.
- Что, больше? Ты выглядишь свеженькой-свеженькой такой...
- ...Ага, зелененькой-зелененькой, - продолжила я. - А восемнадцать не хотите? Я ведь только школу недавно кончила...
Удивлению Сергея не было предела. Он смотрел на меня во все глаза, а потом подлез поближе - и, обняв меня, очень серьезно и доверительно сказал:
- Вот оно что... Ну я и дурачье, доложу я тебе. Я просто... просто посмотрел на все не с той стороны. Понимаешь - раз ты уже согласилась ехать ко мне, - значит... Так я подумал. Дурак потому что. А ты ведь совсем на школьницу не похожа. Ты чудная, Марин, ты красавица редкая. Чудо просто. Даже так, - он провел рукой по моему зеленому плечу, - даже зелененькая. Совсем как огуречик. Маринчик-огуречик-кузнечик. Можно, я так буду тебя называть - Кузнечик?
Ванна наполнилась. Краска на мне размокла и мазалась, выпачкав Сергея с ног до головы, но не смывалась. Под слоем краски была кожа, густо подкрашенная зеленым, и я испугалась.
- Ничего, сейчас вымоем тебя с мылом, и волосики беленькие твои отмоем. А нет - покрасишь еще раз...
- У меня не крашенные... Натуральные, - сказала я. - Честно. Никто не верит.
Волосы - моя гордость: они не слишком длинные, до ключиц, но такие светлые, что в тени кажутся седыми. На солнце они переливаются лунно-серебристыми и золотистыми оттенками. К тому же они очень густые - и совершенно прямые, как водопад. Они у меня всегда светлее кожи, даже зимой, хоть я совсем не смуглянка. Врачи говорили, что у меня какой-то совершенно особый пигмент, почти белый, с бежевым отливом. Моя грива - блестящая, на солнце прямо глаза слепит, и кажется, будто я в световой короне. Многие говорили мне, что никогда не видели такого нежного и красивого цвета. И ресницы, и брови у меня светлые... а глаза карие. Вот такое сочетание...
...Сережа любовно, бережно намылил мне тело, стал смывать с меня краску - и возбуждение нахлынуло на меня с новой силой. Смотрю - и у него член подимается... и не знаю, как быть и как сказать ему. Но сам он все понял:
- Маришка! о, да ты, кажется... девочка моя!.. Давай откровенно, - мы ведь переспали, как никак, и я сделал тебя женщиной, - ты хочешь еще секса? Ты хочешь, чтобы я снова ебал тебя? - да, это так называется, что поделать... Или тебя довести до оргазма? Хочешь кончить? Как ты хочешь? Мариш, заказывай музыку! Ты - главная... Не стесняйся!
Я не знала, что сказать. Мне было страшно стыдно - и вместе с тем желание было просто невыносимым.
- Маринчик! Ну не стесняйся, - он снова нежно, заботливо обнял меня, - ты уже взрослая девушка. Не девушка - женщина. О таких вещах нужно говорить совершенно открыто. Если ты не хочешь - я потерплю...
- Вы... выеби меня, - произнесла вдруг я совершенно неожиданно для самой себя. Произнесла - и провалилась в жуткий стыд. Даже зажмурилась.
- Ну вот, - видишь, как просто, - обрадовался Сережа. - Я, честно говоря, ужасно хочу тебя. Еле сдерживаюсь. Такие уж мы, мужики, кобели... Давай только теперь - по-настоящему. Сейчас... - Сережа выдернул пробку, чтобы слить воду. - А ну - дай-ка мне личико, - и он начал мыть мне рот и подбородок мягкой губкой. Это было очень приятно и прикольно: он тыкал мне мыльную пахучую губку в нос, а я фыркала, как лошадь, и смеялась. Умыв меня, он сказал:
- А теперь - давай, как Захар и Лина (это наши герои в кино), - и прильнул к моему рту...
Вот когда я ощутила, что такое настоящий поцелуй! Наши с ним "киношные" поцелуи меня очень волновали - вернее, не меня, а Лину... это сложно объяснить - актеры поймут меня, - но ЭТОТ поцелуй... Сережа обволакивал мой рот нежнейшей пленочкой ласк, он был и требовательным, и бережным, и умопомрачительно близким... Через секунду я ныла и обхватывала Сережу руками и ногами, скользкими от мыла и краски.
Зеленая вода, в которой мы сидели, слилась, и Сережа взялся за мою письку, не прерывая поцелуя. Эта ласка сразу с двух концов убила, разорвала меня - я почувствовала, как наполняюсь горячей лавиной, как растворяюсь, расползаюсь, истекаю в сладкой истерике... а тут Сережа еще сжал мой сосок... Я, кажется, кричала, и билась бедрами о мягкое дно, шлепая попой по остаткам воды, и умирала от невозможного блаженства, и хрипела, как раненый зверь.
- Ого... как хорошо девочке, - шептал Сережа, когда я лежала в изнеможении и боялась открыть глаза. ОНО все еще было во мне - ослепительное, сверкающее, невозможное... Я знала, что это оргазм, я не раз кончала от мастурбации, - но то был жалкий лепет в сравнении с ЭТИМ...
А Сережа тем временем залез на меня - и я снова почувствовала в себе твердое. Я была вся мягкая, размокшая, податливая, как масло, - и он постепенно входил, вплывал в меня... Было немного больно, но совсем не так, как в первый раз, - и снова появилось это неописуемое чувство полноты, заполненности доверху, до ушей. Я снова вытаращила глаза от удивления: это чувство существовало как бы отдельно от возбуждения, оно было особым, терпко-горьковатым: мне хотелось принять член Сергея как можно глубже, дать ему пройти в меня до глубины, открыться ему, слиться с ним. Это было животное, безумное чувство...
Сергей медленно, нежно трахал меня, и параллельно мылил мне волосы, ласково месил в них шапмунь с краской, поглаживал меня, обмазывая мыльной смесью мое тело... Он сам был почти такой же зеленый, как и я, и пена был зеленой, и вся ванна. Да уж, никогда не думала, что первый мой секс будет "в зеленых тонах"... Сережа был таким нежным, что мне вдруг пришла в голову нелепая фантазия: он - мой отец, и он трахает меня, но таким вот особым образом - по-отцовски... От этой идиотской фантазии я вдруг почувствовала, как во мне снова разгорается Это...
-Аааа... Еще, еще, Сереженька, - молила я, забыв о стыде, и подмахивала ему, пытаясь насадиться на него до упора. Сережа увеличил напор, и снова было больно, - но мне уже было все равно... Шампунь и краска обволакивали мое тело, Сережа гладил и месил его, трахая меня все сильней... и все это смешалось в такой невообразимый коктейль, что... аааааа! Оооааааа!..
- Мариш... Ласточка... Я не выдержу. Я тебя потом ручкой... или язычком... хорошо? - хрипел Сережа, всаживаясь в меня до упора. Я не очень понимала, что он имеет в виду, но кивнула, - и он, как тогда, вдруг застонал, забился на мне - и внутри меня разлилась горячая жидкость... Я хотела еще, еще и еще - но Сергей не стал ложиться мне на живот, а, переведя дух, сказал:
- Теперь давай займемся девочкой. Тебе когда-нибудь делали куни?
- Куни? - переспросила я. Я в самом деле не знала...
- Так... Понятно. А вот что, - и он, сполоснув мне письку водой, предложил: - Садись мне на грудь. Вот так: я лягу, а ты садись.
Я, все еще не понимая, чего он хочет, села на него так, как он просил - и... Его язык коснулся меня, проник внутрь, втек в меня сладким ручейком...
Это было... было неописуемо!!! Я раскачивалась на Сереже и голосила, как ненормальная - а он мучил меня, беспощадно вылизывая меня везде-везде, в каждой складочке, и удерживал меня на себе - от его языка некуда было уйти, я была обречена на эту муку... Наслаждение было таким острым, что я заплакала - и ревела, как маленькая, когда кончала, умирая от этой странной пытки - жалящего, щекочущего языка в своей письке...
Потом мы долго мылись. Сергей был очень нежным; он долго мыл мне голову, вымывая краску из каждой пряди... Мы слили три ванны грязной воды, пока я вновь не стала чистой. Сергей насухо вытер меня, потом - повел на кухню, накормил, напоил чаем...
Я была ...голая: никакой одежды у меня не было. Вообще.
...Какое блаженство - сидеть голой на глазах у Сергея, чувствовать свою наготу, открытость ему, чувствовать, как она нравится, возбуждает его - и переполняться всем, что произошло со мной... Я немного обалдела. Я почти не говорила - а только улыбалась и смотрела на него во все глаза. Я была как во сне, как пьяная, как сомнамбула...
Потом Сергей дал мне какие-то шмотки, довез до мосфильма - я забрала оттуда вещи, еле сообразив, где они и где я... Был уже первый час. Сергей подвез меня домой, я наврала маме про поздние съемки - и, не имея сил беспокоиться о правдоподобии своего вранья, убежала к себе и рухнула в постель - СПАТЬ...
В снах, которые снились мне, новообращенной Женщине, фигурировал Он - Сергей, заботливо, по-отцовски обнимавший меня. Он был нежным, надежным, мне было хорошо с ним - он сливался с моими давними детскими мечтами об отце, о сильных, любящих мужских руках...
Когда я проснулась - именно этот образ остался в моей памяти как знак всего, что произошло со мной вчера. Все остальное отошло на задний план - бочка с краской, зеленый панцырь на теле, стыд, боль, - и осталось только наслаждение, чувство Приобщения - и по-отцовски нежный и сильный Сережа...
Я открыла глаза с чувством какой-то новой, тихой радости: все вокруг меня будто светилось, приобрело новый, свежий смысл. Сергей! Сережа... Моя разъебанная писька ныла, и терли трусы, и было больно мочиться, но я все равно была счастлива. Больше всего я жалела тогда, что все номера с нашими поцелуями уже отсняты...
Весь следующий день я ждала на съемках, что Сережа позовет меня к себе - но он отходил, отворачивался, и я плакала в туалете. Уже все разошлись, когда я вышла с заплаканными глазами - и натолкнулась на Сережу.
- Что вы... что ты здесь делаешь? Ты разве не ушел?
- Почему ты плакала?
- А... а разве непонятно?
...В тот вечер Сережа, раздев меня, увидел, как покраснела моя писька, и сказал, что мне надо воздержаться какое-то время - но я так хотела секса, что ничего не желала слушать. Вернее, я не испытывала большого возбуждения - боль все-таки давала о себе знать, - но мне страшно хотелось заново ощутить Все Это: что я женщина, меня хотят, насилуют, ебут, что я трахаюсь "по-настоящему"... и Сережа трахнул меня.
Было очень больно, и физического кайфа почти не было, - но я терпела, как капризная девочка, объевшаяся шоколада, и была счастлива...
Разъебанная писька моя быстро зажила, и мы трахались после каждой съемки. Спустя две недели после нашего "зеленого" секса я узнала, что беременна. В тот же день Сережа, не зная этой великой новости, вдруг предложил мне пойти за него замуж - прямо во время секса, ввинтившись в меня по самые яйца. Правда, он поставил условие: никаких съемок:
- Каждая новая роль - новые кобели, новые постели... Я не хочу, чтобы ты стала проституткой. Ты самая чистая девочка из всех, которых я знаю... аааааа... вот тебе, и вот, и вот!.. Только я буду... буду ебать тебя. Ты моя. Ты... ты... Ты согласна?
И я пообещала ему, разрываясь от дикого наслаждения. Правда, я уже согласилсь на одну роль - но поклялась Сереже, что откажусь.
...Однажды - мы уже были женаты - я спросила его:
- Почему ты... почему я понравилась тебе вот такая - в краске? Почему ты не вымыл меня перед Этим? Тебе не противно было трахать такое зеленое страшилище?
Он ответил:
- Ты знаешь... во-первых, ты столько стояла рядом со мной - голая... хоть ты и была в краске, но я успел страшно возбудиться. Я дико хотел тебя и не мог ждать. Я просто лопнул бы... А еще... это очень странно, но - почему-то краска добавила какой-то остроты, терпкости, пикантности... Не знаю, почему. Ты была такая зеленая, такая шершавая, смешная, как резиновая куколка или чудик из мультика. Я и сам этого не понимаю. Но... мне хочется повторить. Очень хочется. Ты не против, если я тебя еще раз покрашу?
И вечером он принес большую банку зеленой краски...