Златовласка

Я часто отдыхал с родителями в Паланге. Тогда еще не требовалось виз, а Литва не была еще заграницей. Там чистое море, там не такой зной как на юге, и гораздо меньше народу. Мы останавливались в частном секторе, у каких-то дальних родственников. Я обычно был предоставлен самому себе, родители за меня не беспокоились. Во-первых, я хорошо плавал, а во-вторых, несмотря на мои одиннадцать лет, голова у меня работала нормально, и ни в какие авантюры я не влезал. Да и вообще, время тогда было спокойное, и за то, что с детьми может что-то случиться, особенно никто не волновался. Я обычно находил себе приятеля и пропадал с ним в саду или на берегу моря. От завтрака до ужина.
В этот раз моим приятелем был Юргис, местный мальчик, мойсверстник. Я звал его просто Юрка. Он хорошо говорил по-русски, а я немного мог объясняться по-литовски. Как-то раз он заговорщически отвел меня в сторонку и сказал:
— Хочешь кое-что интересное посмотреть?
Я, конечно же, хотел. Юрка захватил из дому большой морской бинокль и повел меня к морю.
— Что, на корабли будем смотреть?
На траверсе стояло на рейде много военных кораблей, мы часто рассматривали их в бинокли.
— Не-а, — ответил Юрка. — Не корабли.
— А что?
— Не торопись, увидишь.
Мы шли вдоль высокого глухого забора, за которым находился женский пляж. Тогда такого направления как нудизм еще не было, но в Прибалтике существовали отдельные женские пляжи, где тетки купались и загорали голые.
— Вот бы в заборе дырочку проковырять! — мечтательно произнес я.
— Зачем дырочку? Вот! — Юрка потряс биноклем.
Мы свернули в сосновый бор, который почти вплотную подступал к морскому берегу. Тут забор загибался и уходил к воде. Юрка подвел меня к корявой разлапистой сосне.
— Полезли, — сказал он. — Это мой НП.
Мы забрались на дерево и сели на соседние ветки, которые росли выше забора. Пляж перед нами открылся как на ладони, но объекты нашего внимания находились достаточно далеко. Были видны фигурки женщин, также явно виделось, что они без купальников, но подробности разглядеть трудно, несмотря на то, что зрение у меня прекрасное. Народу на пляже было немного. Кто-то загорал, кто-то купался. Мое внимание сразу привлекла фигурка молодой женщины или девушки, которая загорала ближе всего к нам. Она лежала на спине, согнув одну ногу в колене, а другую закинув на нее. Глаза были закрыты темными очками. Длинные золотистые волосы ручьями бежали вдоль ее
тела. Небольшая грудь была, судя по всему, очень упругая, потому что не растекалась по всему телу и не свисала по сторонам, а торчала маленькими холмиками вверх. А животик ее кончался
золотистым треугольничком, скрывавшимся между ножек. Тем не менее, подробно разглядеть ее было трудно — все-таки далеко.
Юрка сидел на толстой ветке верхом, прислонившись спиной к стволу и, прильнув к биноклю, шарил им по всему пляжу. Было видно, как под трусами у него зашевелился бугорок и стал выпирать наружу. Вдруг он, часто дыша, произнес:
— Ух, ты! Нет, такого пропустить нельзя!
Не отрывая от глаз бинокля, он свободной рукой вытащил из-под трусов пипиську. Она была у него сильно надута, немного загнута и торчала вверх. Моей пипиське тоже стало завидно, и она начала надуваться. А Юрка зажал свою пипиську большим и указательным пальцем, сдвинул кожицу вниз, освободив головку (я такого делать еще не мог), потом снова натянул, снова сдвинул вниз и начал
повторять это быстро-быстро. Я с интересом наблюдал за этим процессом. Через пару минут его писька задергалась, а из дырочки показалась большая прозрачная капля. Что это он, начал писать, а
не писает?
— Чего же ты не писаешь? — спросил я.
— Зачем? — удивился Юрка. — Все, я кончил. На, теперь ты, — он протянул мне бинокль. — Не урони, смотри! Отцовский!
Я, припав к окулярам, начал сканировать по пляжу. В общем, как оказалось, ничего интересного. Старушки с дряблой морщинистой кожей, девочки лет трех, на которых и смотреть-то не интересно.
Толстые тетки со свисающими жирами и отвисшими сисями. А между ног у них какие-то взъерошенные волосатые хохи. Уж лучше бы купальники надели! У меня даже пиписька снова опустилась. Наконец я поймал в объективы ту девушку, которой залюбовался вначале, и почувствовал приятный холодок в груди и пульсацию в писе, готовой снова подняться. Она была обворожительно красива! Впалый животик с небольшой ямочкой пупка, стройные ножки, торчащие сосочки, нежные волосики на лобке… Она вытянула ножки и потянулась как кошка, сейчас я разгляжу ее писю. Но она села. К ней подошла девочка лет двенадцати, такая же стройная, такая же золотовласая, такая же голая, такая же красивая, только поменьше. И грудь поменьше, и пися без волос — узенькая щелочка между длинных стройненьких ножек. В то время таких игрушек не было, но сейчас бы я назвал ее куклой Барби. Хотя нет, она куда красивее! Девочка повернулась спиной к старшей Златовласке, та села на корточки и начала заплетать младшенькой Златовласке косы.
Покончив с этим процессом, они надели платья прямо на голое тело, свернули свою подстилку и ушли. Я вернул Юрке бинокль. Больше там смотреть было не на что. Но писька моя все еще стояла.
Взглянув на мои оттопыренные трусы, Юрка спросил:
— А ты что, не подрочишь?
— Это как?
— Ну, вот так, — он достал из трусов свой все еще торчащий писюлей и проделал с ним то же, что и пять минут назад.
— А у меня так не выйдет, — сказал я.
— Почему?
— А у меня вот эта… вот такая вот не высовывается.
— А ну, покажи!
Я засмущался.
— Давай, давай, показывай.
Я достал свою письку. Юрка своими пальцами попробовал сдвинуть кожицу с головки. Мне было стыдно, что чужая рука прикасается к моей письке, но вместе с тем и приятно. А потом стало больно, я вскрикнул и чуть не свалился с дерева.
— Слушай, — сказал Юрка. — Тебе тренировать надо.
— Как тренировать?
— Ну, оттягивать все время, каждый день, чтоб сдвинуть. А то трахаться не сможешь.
Что такое «трахаться» я не знал. Но понял, что угроза серьезная.
— А у тебя тоже так было?
— Нет, у меня сразу открываться стала. Но у мальчишек такое бывает, я в книжке читал. И если запустить, потом резать придется.
И я стал тренироваться. Два-три раза в день в туалете я теребил письку или думал о Златовласке, чтобы она встала, а потом до наступления острой боли натягивал кожицу. К осени моя головка стала
открываться. Я решил попробовать «подрочить», как сказал Юргис. Я заперся в ванной, включил воду, будто я моюсь, представил голенькую Златовласку младшую. Пиписька встала, я как Юрка зажал большим и указательным пальцем головку… Тут постучала мама:
— Открой, я не буду на тебя смотреть, мне тазик нужен.
Я отодвинул шпингалет, быстро забрался в ванну и лег на живот.
— Чего это ты сегодня мыться вздумал? — спросила мама. — Сегодня ж среда!
— Так. Вспотел на физкультуре, решил ополоснуться.
— Ну-ну.
Да, спокойно подрочить мне не дадут. Надо дождаться, когда никого дома не будет. Такой случай скоро представился — родители ушли в театр. Я разделся догола, возбудил свою писю и начал манипулировать кожицей на головке. Этого мне показалось мало, я взял бутылку из-под молока (тогда молоко продавалось в бутылках с широким горлышком) и засунул туда свой член. Засунуть-то засунул, а вытащить не могу. Неужели так и буду до прихода родителей ходить с этой бутылкой на пипиське?! Но когда я стал представлять неприятные последствия своих действий, возбуждение прошло, и бутылка отпустила свою добычу. Больше я решил так не делать.
А весной, когда мне стукнуло двенадцать лет, мне как-то раз приснился удивительный сон. Будто мы с маленькой Златовлаской бегаем вдоль берега моря, я никак не могу ее догнать. Вдруг она
остановилась, повернулась ко мне и сказала:
— Я тебя люблю!
Я обнял ее, прижал к себе,... и тут моя пиписька задергалась, и из нее что-то потекло…Я проснулся. Писька была напряжена, а трусы совсем мокрые. Я что, описался? Но мочой не пахло, пахло чем-то другим. Я сунул руку в трусы, там было мокро и скользко. Я пошел в ванную, вымыл писю и поменял трусы, а мокрые бросил в корзину с бельем. Когда я на следующий день пришел из школы, мама как-то странно смотрела на меня. В ванной у нее шла большая стирка. Вечером они о чем-то долго спорили с папой, потом отец пришел ко мне на серьезный мужской разговор. Он сказал, что у мальчиков бывает такое, когда по ночам течет из писи. Это естественно, и бояться не надо. Но самому раздражать писю и делать твк, чтобы из нее текло, нельзя. Это называется страшным словом «онанизм», к этому можно привыкнуть и не отвыкнуть, а это очень вредно. Я
обещал, что онанизмом заниматься не буду, и разговор был окончен.
Летом мы опять поехали в Палангу. Я хотел встретиться с Юргисом и показать ему свои достижения: головка открывается, и я тоже могу дрочить. И хотел еще выяснить у него, почему это называется
онанизмом и почему это вредно? Но когда я подошел к Юркиному дому, соседи сказали, что они уехали куда-то на месяц. Я пошел к женскому пляжу, надеясь залезть на нашу сосну и понаблюдать за тетками, пусть даже без бинокля. Вдруг снова увижу своих Златовласок? Но забора не было. Пляж был открыт, там загорали и купались и женщины, и мужчины, и дети — и все в купальниках. Я спросил у какого-то дядьки по-литовски, чтобы вызвать больше доверия:
— Здесь был женский пляж?
— Перевели, — ответил он. — В другое место.
Потом ехидно прищурился и добавил по-русски:
— А ты что хотел? — и погрозил пальцем: — Ишь ты, плутишка!
Я покраснел и пошел дальше. Я брел через сосновый бор. Слева от меня шумело море, справа шумели сосны. Море слегка волновалось, волны выбрасывали на берег пену. Я шагал по песку вдоль кромки морской травы, выброшенной волнами, и забрел далеко, на совсем безлюдный берег. Внезапно со стороны моря я услышал девичий голос:
— Эй, отвернись, не смотри на меня!
От неожиданности я наоборот повернулся и посмотрел. И остолбенел. В морских волнах к берегу шла младшая Златовласка. Пенистые гребешки волн то закрывали ее до плеч, по которым были разбросаны ее мокрые волосы, то обнажали по пояс, открывая маленькую, но прекрасную до
обалдения девичью грудь. Она закрыла свою грудку скрещенными руками и еще раз крикнула:
— Я кому сказала, отвернись!
Я стал оглядываться по сторонам, высматривая, кому она сказала.
— Тебе, тебе я говорю! Что головой крутишь?
— А можно я глаза закрою? — я прикрыл глаза ладонями, демонстрируя, как это будет выглядеть, оставляя щелочку между пальцев.
— Можно. Но лучше — отвернись.
Я отвернулся, но, услышав шлепанье босых ног по песку, не удержался и повернулся снова. Моя Златовласка в это время шла спиной ко мне в сторону камушка, на котором лежало полотенце и ее платье. Она положила что-то на камушек, не глядя на меня взяла полотенце, вытерла волосы. Я любовался ее стройной фигуркой, не в силах оторвать взгляда. Девочка завязала узлом длинное полотенце над своей грудкой, прикрыв при этом ноги почти до колен.
— Можешь повернуться, — сказала она и повернулась сама.
Наши взгляды встретились. Она смотрела на меня широко раскрытыми васильковыми глазами, А мое сердце при этом колотилось так, что готово было выпрыгнуть. Ни одна девчонка еще так не смотрела на меня. И я смотрел не нее, потому что прекрасней существа я в жизни никогда не видел.
— Ну что пялишься? Иди, куда шел, — произнесла она.
— Как тебя зовут?
— Какое тебе дело?
— Нет, ну правда?
— Злата, а что?
— Просто. Красивое имя. А я тебя искал.
— Искал? А ты что, меня знаешь?
— Я видел тебя. Во сне.
Девочка улыбнулась, видимо, сочла это за банальный комплимент. Было видно, что она стала добрее, ей даже захотелось пообщаться.
— Смотри, что у меня есть, — она подошла к камню, сгребла в кулачок то, что лежало на ее платье, подошла ко мне и разжала ладонь. На ней было несколько мелких камушков янтаря. — Я хочу насобирать себе на бусы. Только очень мелкие попадаются. А после шторма бывают и покрупнее.Я взял один камушек и покрутил его в солнечном свете. Он отсвечивал золотым блеском, таким же, как волосы моей Златы.
— Я сейчас погреюсь немножко и опять полезу в море. Хочешь мне помогать?
— Хочу. Только у меня плавок нет.
— Плавки? Зачем тебе плавки? Вот я, например, голой купаюсь. И моя сестра говорит, что купаться надо только голышом. Так полезнее. Так что, раздевайся!
Я повернулся к ней задом, снял шорты и майку. Немного помявшись, стянул трусы. Моя писька торчала вперед как деревянный кол. Сейчас она увидит ее, и мне станет стыдно.
— Ну что, пошли? — спросила Злата.
— Ага. Только ты иди первая.
Злата фыркнула, но пошла вперед. А я шел следом, любовался ее попкой, и мне страшно хотелось заняться этим самым запретным онанизмом. Интересно, а что такое «трахаться»?
Мы зашли в море по грудь, и Злата поплыла. Я поплыл следом. Вода в Балтийском море не такая уж теплая. Моя пиписька остыла и немного сжалась. Потом Злата нырнула. И я тоже. Я больше смотрел на нее, чем на камни, а она нашла в гальке желто-коричневый камушек и всплыла наверх. Глубина здесь была ей по шейку, поэтому она встала на ноги. А я, все еще сдерживая дыхание, мог полюбоваться ею. Так близко я писю девочки еще никогда не видел. Мне хотелось потрогать ее и полизать, я даже проделал это мысленно, при этом моя пиписька опять набухла. Вдруг около Златиной стопы я увидел довольно крупный янтарь. Я схватил его и вынырнул, потому что уже сильно хотелось дышать.
— Смотри! — протянул я Злате камень.
— Уй, какой большой! — обрадовалась девочка и чмокнула меня в губки.
Мы еще раза три нырнули, и я мог любоваться под водой телом моей Афродиты, так внезапно появившейся из морской пены. Потом мы совсем замерзли и поплыли на берег. Когда мы выходили из воды, моя писька совсем сморщилась и втянулась чуть ли не вовнутрь. И яички втянулись. Злата мельком глянула и чуть не прыснула от смеха.
— Хм! Какая у тебя маленькая! Почти как моя.
Мне даже стало обидно. Я стеснялся показать ей, когда она была большая, а ее рассмешило то, что она теперь маленькая.
— Это от холодной воды. Сейчас она отогреется и снова станет большой.
— А совсем большой она у тебя делается?
— Делается. Только для этого мне надо на твою посмотреть.
— Ну, посмотри, — лукаво стрельнула глазками Злата и повернулась ко мне.
Я опустился на коленки и даже протянул пальчик, чтобы потрогать, но Злата отстранила мою руку.
— А вот этого не надо.
— Почему?
— Моя сестра говорит, что давать трогать можно только самому любимому человеку. А ты еще не мой любимый.
Тогда я, глядя на Златину писю, стал теребить свою. И она надулась до предела.
— Вот, смотри, — с гордостью произнес я, поднимаясь с колен.
— Ух ты! Вот это да! Я и не знала, что она так может увеличиться! Ну ладно, прости, что поехидничала, пошли загорать.
Мы легли прямо на теплый песок, потому что подстилки не было. Мы лежали рядом, оба на спине и искоса поглядывали друг на друга. У нее торчали вверх два соска, а у меня — моя палка. Конечно, это была еще не палка, еще не член взрослого мужчины, но уже и не детская писюлька.
— Мы раньше с сестрой там, на женском пляже купались, — говорила Злата. — Там можно было спокойно купаться голышом. Потом женский пляж перенесли на другое место, туда далеко ходить стало. Я пробовала купаться рядом со старым, но там противно — мальчишки все время подглядывают. Тогда я выбрала это место. Тут никогда никого не бывает. Лес кончается, начинаются дюны, пустыня, одним словом. А ты что, раньше не купался голышом?
— Не-а.
— А почему? Стеснялся?
— Не знаю.
— А моя сестра, ее Рита зовут, я тебя с ней ...познакомлю. Так вот, Рита говорит, что не надо стесняться. Все естественно. Неестественно, только когда подглядывают или пристально пялятся.
Тогда противно. А так, ну что, мальчики — одни, девочки — другие, чего из этого секреты делать! Ну ладно, мне пора домой. Придешь завтра?
— Конечно, приду.
Ночью я ворочался и не мог уснуть. Я все видел перед собой Злату. Пиписька торчала, зудела и не давала мне заснуть. Я хотел, хоть это и вредно, позаниматься онанизмом, но как только я начинал теребить писю, кровать скрипела, а мы все спали в одной комнате. Поэтому я бросил это занятие.
Зато ночью мне опять приснилась Злата, и опять все трусы стали мокрыми.Я прискакал на наше место сразу после завтрака. Наверно я влюбился, потому что ни минуты не мог прожить, не думая о Злате. Я ждал ее больше часа. Она пришла в коротком сарафанчике, такая милая, такая красивая. Мне страстно хотелось задушить ее в объятиях и расцеловать всю, от кончиков волос на голове до кончиков пальцев на ногах.
— Привет, — поздоровалась она. — Не купался еще?
— Нет, тебя ждал.
— Ну, пошли. Помоги мне расстегнуть сзади пуговку.
Я расстегнул пуговку и помог снять сарафанчик, под которым, естественно, ничего не было. Потом я сбросил с себя свою нехитрую одежду, и мы побежали в море. Сегодня оно было спокойное-спокойное, просто как Москва-река. Мы ныряли и искали янтарь. Я нашел два камушка с горошину, Злата обрадовалась. Потом мы бегали вдоль берега, гонялись друг за другом, и я ее поймал. И прижал к себе. И поцеловал в губы. Вернее чмокнул, по-настоящему целовать я не умел.
Злата смотрела на меня каким-то удивленно-испуганным взглядом, широко раскрыв свои васильковые глаза.
— Я тебя люблю, — вдруг вырвалось у меня.
— А я — тебя, — услышал я из ее уст неожиданно для себя.
С моря послышался стук, скрип и плеск. Мы оба обернулись на эти звуки. К берегу плыла лодка. Злата быстро завернулась в полотенце, а я мгновенно натянул трусы. Лодка ткнулась носом в мелкую гальку. В ней сидел старик. Он начал вычерпывать воду из лодки консервной банкой.
— Эх, молодежь… — проворчал он, не прерывая своего занятия. — Все бы вам любовь-морковь. Что ж, правильно, такие ваши годы. Ваше дело трахаться, детишек рожать, а наше — внуков-правнуков нянчить. Такие уж наши годы, все в прошлом. Стареем, рассыхаемся, как эта посудина…Все еще продолжая что-то ворчать, он вынул весло из уключины, оттолкнулся им от берега, снова вставил весло и погреб в море.
— А говоришь, тут никого не бывает, — произнес я.
— Подумаешь, это так. Случайно. Пошли купаться.
Она бросила на камень полотенце и побежала к воде. Я снял трусы и припустил за ней. Потом мы снова легли загорать.
— А ты умеешь массаж делать? — спросила она.
— Вообще видел, но сам не пробовал.
— Попробуй, — она перевернулась на живот.
Я погладил ей спинку, потом потер, пощипал. Потом погладил ножки — икры, бедра, попку, потом сказал:
— А спереди тоже массаж делают.
— Да, — согласилась Злата, переворачиваясь. — Только ноги. А живот не надо.
Я сахнул прилипшие песчинки с ее ножек, животика и очень аккуратно, пальчиком — с писи, помассировал голени и бедра, приближаясь к тазобедренному суставу, и смотрел на ее писю. Губки у нее немножко распухли, а между ними высунулся розовый язычок, на котором выступила капелька влаги. Злата лежала с закрытыми глазами. Вдруг я, не помня себя, наклонился и слизал эту капельку.
— Ты что делаешь?! — возмутилась девочка, вскакивая на ноги.
— Ты же сказала, что любишь меня. А любимому трогать можно.
Возмущение сошло с ее лица. Подумав, она сказала:
— Сделай еще так.
И я лизнул еще раз. И еще. А она закрыла глаза, а капли текли из нее все сильнее.
— Злата, — спросил я. — А ты знаешь, что значит трахаться?
— Не совсем. Рита говорит, что трахаются люди, которые сильно любят друг друга. А еще я видела картинку. Там стоит тетя, а сзади к ней прижимается дядя. Рита говорит, что они трахаются.
— А давай так попробуем?
— Ты чего, мы маленькие, нам нельзя!
— Ну, мы совсем чуть-чуть, ну капельку. Я прислонюсь к тебе сзади. и мы посмотрим, что получится.
Злата некоторое время размышляла, потом сказала:
— Ну, попробуй, — и повернулась ко мне задом.
И что же, интересно, надо делать? Я обнял ее и прижался к ее телу. Моя торчащая кверху писька попала в ложбинку между ее ягодичек. Я плотнее прижал ее животом. Потом нащупал рукой ее грудку и зажал между пальцами сосочек. А другой рукой нащупал ее писю и тот розовый язычок, который из нее высовывался. Там было все мокро, и я стал водить пальчиком вверх-вниз вдоль щелки. А сам стал тереться своей писькой в ложбинке ее попки. Злата стала часто дышать и стонать, а моя пиписька дергаться. И что-то заныло в промежности, и горячая волна побежала по стволику письки, и я сам задергался, и Злата задвигала попкой, и из моей письки стали вырываться струи. И
я уже перестал тереться, потому что стало больно головке, а струи все вырывались и вырывались на спину моей Златовласке. А Злата громко вскрикнула и упала на четвереньки.
— Что это было? — спросила она поднимаясь, спустя минуты две.
— Наверно, мы трахнулись.
— Слушай, а это здорово. Я не думала, что будет так приятно. А чем ты мне забрызгал спину?
— Не знаю. Папа говорит, что у мальчиков такое бывает. У меня несколько раз так текло во сне, когда ты мне снилась. А если самому делать так, чтобы она вытекла, то это онанизм, и это вредно, —
выпалил я все свои сексуальные знания.
— Ладно. Завтра я Ритку приведу. Ей двадцать лет, и она все знает. Раньше она мне мало рассказывала, а теперь пусть все расскажет: раз у меня есть любимый, я должна все знать.
На следующий день, когда я пришел, на берегу было две Златовласки. Обе они сидели на подстилке в сарафанах, а когда увидели меня, то дружно их скинули. От этого зрелища я возбудился вдвойне.
Еле смог стянуть трусы — мешал торчащий кол.
— Привет, — сказала старшая Златовласка. — Я Рита. А про тебя мне Злата рассказывала. И еще она сказала, что вы трахались. Правда?
Я кивнул.
— А как вы это делали, можете показать?
Тут я смутился.
— Ну, ну, не надо стесняться. Ведь вам же хочется. А я посмотрю. Я же не подглядываю, вы мне сами показываете, ну? Злата, ну ты же сама просила обучить вас всему и сказала, что будете слушаться.
Злата кивнула и повернулась ко мне спиной.
— Вот так, — сказал я, подошел к Злате, обнял ее и прижался писей к ложбинке между ягодичек. Долго водил пальцем по ее писе, пока она не стала мокрой, а потом начал тереться о ее зад.
Наконец Злата часто задышала, как вчера, а я выпустил струйку ей на спину.
— Детский сад, — подвела итог Рита. — Ну и слава богу, что вы не по-настоящему.
— А как по-настоящему? — спросил я.
— Идите, купайтесь, потом расскажу.
Пока мы плескались, я поглядывал на берег. Рита лежала, расставив коленки и теребила пальцами свою писю. А потом она громко-громко застонала.
— Что это с ней, — испугался я.
— Ничего, — ответила Злата. — Она так часто кричит в ванной. Она говорит, что беса из себя выгоняет.
Мы вернулись на берег.
— По-настоящему, — повторила Рита. — Вот смотри. Злата, иди сюда, ложись. Раздвинь коленки сильнее. Видишь, — она обратилась ко мне, — женскую писю образуют две эти складочки, называются большие губы. Их можно целовать и гладить, девочкам это очень приятно. Между ними
вверху — это клитор, самый чувствительный орган. Если его долго лизать или гладить пальчиком, наступает оргазм. Так ты довел ее до оргазма, когда вы «трахались». А я только что сама себя так
довела до оргазма. Оргазм — это тот экстаз, который человек испытывает во время любовных утех.
Вообще, все правильно вы делали, раз довели друг друга до оргазма, значит трахались. Вот, Злата,... попробуй, поласкай себя пальчиком, как он это делал. Давай, не стесняйся, все свои.
Злата начала теребить себе клитор.
— А чтобы мужчину довести до оргазма, надо ласкать головку полового члена, вот так: — она стала медленно гладить мне головку. — Или целовать, — она взяла в рот мою писю, пососав как леденец,
отпустила. — И яички можно гладить вот так, это тоже очень приятно… — да, было очень приятно, — …и стволик. А женщина, когда заводит мужчину, и сама возбуждается, вот потрогай, какая у меня
мокренькая, — она взяла мою руку и приложила к своей писе.
— А чтобы трахнуться по-настоящему… Злата, брось пока онанировать, посмотри: надо попасть мужской писей вот сюда, в дырочку, это называется влагалище, потому что туда половой член вкладывают.
Рита просункла мой палец в теплую мягкую норку между своих губок.
— Вот так вот засунуть и водить туда-сюда, туда-сюда.
Она засовывала и вынимала мой палец.
— Ой, все, не могу больше, иди сюда, сунь мне скорее!
Рита схватила меня за пипиську и потянула к себе, я лег на нее, и она сама направила мою письку себе в дырочку. Там было тепло и приятно. Рита подтолкнула меня шлепком по попе, я начал водить туда-сюда, туда-сюда. И выпустил струю прямо туда. И Рита закричала. И минуты две лежала с закрытыми глазами.
— Вот все, мы кончили. Злата, ты чего?
Злата отвернулась от нас и сидела надувшись. И мне стало стыдно. Так стыдно никогда в жизни не было. Я дотронулся до ее плеча, но она смахнула мою руку.
— Злата, ну не злись и не ревнуй! — сказала ей Рита. — Ты же сама просила показать, как по-настоящему. А тебе еще нельзя! А мальчик должен обязательно сначала научиться с женщиной,
так надо. И пусть этой женщиной лучше будет твоя сестра. Ну прости, мы больше не будем.
Злата немного подобрела и повернулась к нам.
— Теперь смотри, — продолжала урок Рита. — В меня попала мужская сперма, я могу забеременеть. Чтобы этого не было, есть много способов. Например, я делаю вот что. Злата, дай мою сумку.
Она достала баночку с розовой жидкостью и спринцовку.
— Беру марганцовку, — она наполнила клизму, — и ввожу во влагалище. Вот так. Теперь сажусь, как будто писать, и из меня вытекает его сперма, а внутри сперматозоиды убиты кислотой. Ясно?
— Ясно. И что, теперь мы можем сами по-настоящему?
— Нет. Злата, ляг опять на спину. Смотри сюда, — обратилась ко мне Рита. — Вот между губок у нее есть малые губки, вот эти розовые, такие же, как у меня. А между ними, где вход во влагалище, видишь вот эта розовая пленка. У нее тут две крохотные дырочки. А бывает и одна. Это чтобы кровь во время месячных выходила. Так вот, это признак девственности, значит, ее по-настоящему еще не трахали. Вот я — женщина, мне такую пленку уже порвали. Лучше эту пленечку до поры до времени поберечь. Мало ли что. Всегда успеете. Ясно? Вот так. Трахайтесь лучше как вчера. Можно в попочку сунуть попробовать. Только потихонечку. Лижите друг другу, сосите — это так приятно.
И мы лизали и сосали. Надо сказать, что эта первая любовь ничем не кончилась. На другой год мы на поехали в Палангу, но со Златой я переписывался. Через десять лет она вышла замуж, и муж ее в первую брачную ночь лишил девственности. А я лишил девственности двадцатилетнюю девушку, которая стала моей женой. А первая любовь — на то она и первая любовь, чтоб быть ей не особенно удачной.