Заложники начали негромко переговариваться. Сперва шепотом, затем, видя, что террористы не обращают внимания, чуть осмелели, кое-кто решался даже пошевелиться, медленно оглядывались, искали взглядами знакомых.
Через два человека от майора сидела молодая пара, то ли муж и жена, то ли жених и невеста, но если поженятся, то брак явно будет удачным: уже сейчас похожи один на другого, словно притирались не один десяток лет.
Взгляд Ахмеда то и дело соскальзывал на запястье, где секундная стрелка едва-едва ползла, а минутная так и вовсе примерзла. Валентин сочувствующе бросил:
- Уже скоро. Там все рассчитано по минутам.
- Да я ничего...
- Займись чем-нибудь.
- Чем?
Валентин холодно усмехнулся:
- Да нарушением прав человека! Надо отвлечь массмедиков. Да и правительства зашевелятся.
Ахмед кивнул, громко щелкнул затвором, привлекая внимание, поманил пальцем бравого сержанта:
- Эй ты!..
Лицо сержанта стало желтого цвета. Губы полиловели, он едва вышептал:
- Что... Что вы хотите?
- Что-то ваши спасатели не шевелятся, - буркнул Ахмед. - Им надо увидеть кровь, чтобы побыстрее... Ты не бойся! Один выстрел - и все. Не больно. Даже не почувствуешь. Вставай, два шага вперед.
В страшной тишине сержант вскрикнул громко, по-заячьи, упал на колени:
- Не убивайте! Я жить хочу!
Ахмед смотрел с гадливостью:
- Стыдись! Ты же солдат! Ты прошел подготовку...
- Да! Но я прошел высшую школу выживания!.. Меня учили выживать любой ценой!!! Любой!!!
Он верещал в панике, ибо из дула автомата в руках террориста на него смотрела смерть. Оттуда коротко полыхнет огонь, а стальная пуля разнесет ему череп, а это он не проходил. Его учили убивать и выживать, учили убивать много и быстро, но о том, что могут убить и его, говорилось скороговоркой, тут же переводя разговор на то, какие награды ждут по возвращении, о продвижении по службе, а главное - повышенное жалование, походные, двойные за пребывание в чужих водах...
Акбаршах спросил по-английски Валентина:
- Чего это он так?
Валентин объяснил, с трудом подбирая слова:
- Он, как и все американцы... знает, что все американцы произошли от обезьяны. А один американец, который от обезьяны произошел... особенно, тот объяснил, что они и сейчас еще обезьяны, и что не надо душить наши постыдные инстинкты, страсти. Надо жить как обезьяна, что обрела разум...
Юный араб отшатнулся, по красивому лицу пробежала судорога отвращения:
- Быть такого не может!
- Клянусь!
Акбаршах смотрел с недоверием. Ахмед оглянулся на них, отступил на шаг, держа заложников под прицелом. У него даже уши задвигались, словно почуял добычу или замыслил какую-то пакость. Сказал с преувеличенным сомнением:
- Акбаршах прав, кто вас, гяуров, знает. Для вас соврать, что два пальца намочить... Верно, Акбаршах? А мы вот возьмем и проверим. Эй ты!.. Хочешь жить, то возьми и поимей вон ту девку... Ах да, ты ж от страха не сумеешь... Тогда дай ей по роже! Сейчас же, иначе получишь пулю в лоб.
Он передернул затвором. Мигель передвинулся к молодой девушке, она смотрела устало и покорно. Его губы шепнули едва слышно:
- Потерпи...
Размахнулся, пощечина получилась звонкая. Он обернулся, русский и араб переглянулись, араб помялся, русский победно улыбался, а араб сказал сердито:
- Ты ударил слабо. Бей как следует, иначе...
Мигель взглядом попросил у нее прошения, размахнулся, ударил все же не в полную силу, стараясь показать замах богатырским. Ее голова от удара мотнулась в сторону. Нижняя губа лопнула, брызнула кровь.
Он оглянулся на араба. Тот помрачнел, посмотрел на русского, снова на американца:
- Еще разок! Да как следует.
Мигель сцепил зубы, ударил ее в висок. Мэри упала на пол, не двигалась. Похоже, подумал он торопливо, вырубил ее минут на десять-двадцать. А за это время эти дикари чуть утихомирятся, а за это время их выкупят...
Ахмед что-то шепнул Акбаршаху, попятился к дверям. Валентин прикрикнул строго:
- Куда?
- Отлить, командир! У меня мочевой пузырь вот-вот лопнет.
Он с виноватой улыбкой развел руками, показал на захваченных, что сидели тихие как мыши под дулами автоматов.
Валентин бросил резко:
- Дурак! Ты нас застеснялся?
Ахмед почему-то посмотрел на Акбаршаха, указал глазами на пленных:
- Там три женщины...
- Разве это женщины? - изумился Валентин. - Это шлюхи. Разве там есть мужчины? Там трусливые ублюдки. Мочись здесь... Да не в угол, а прямо на американцев. Давай вон на того, больно благородного. Ну-ка, не стесняйся!
Ахмед замялся. Валентин оскалил зубы, не боится ли неустрашимый Ахмед, что американец цапнет зубами. Ахмед снова покосился на Акбаршаха, внезапно сказал зло:
- Да шайтан с вами!
Он подошел к американцу, встал к Валентину и Акбаршаху спиной, расставив ноги. Слышен был скрип расстегиваемой молнии. Потом полилась мощная струя, явно Ахмед терпел долго, а сейчас брызжущая мелкими каплями во все стороны, мощная струя дугой ударила в голову американца, разбрызгивалась, падала на плечи, снова на голову. Американец чуть наклонился, страшась вызвать гнев араба, волосы его слиплись, рубашка промокла.
Рядом с американцем сидела молодая американка. Она со страхом и ненавистью смотрела на араба, стараясь не попадать взглядом на его расстегнутую ширинку. Развеселившись, он натужился и остатками струи достал ее. Желтые капли упали ей на белую блузку, там сразу расплылись темные отвратительные пятна.
Слышно было, как Ахмед тянет змейку обратно, делал это неспешно, уже без смущения, с нагловатой раскованностью, повернулся к ним спиной и неспешно вернулся к Валентину.
- Ты прав, командир, - сказал он с холодным презрением. - Я мочился им прямо в лица, а они... они терпели! Разве это мужчины? Даже женщину облил, и никто не вступился.
- Они не мужчины, - объяснил Валентин холодно. - Они американцы. Но ты все же не поворачивайся спиной. У тебя автомат можно было снять в любой момент.
- Они трусы, - повторил Ахмед, в голосе было разочарование. Он поправил пояс. Глаза его с насмешкой пробежали по лицу Акбаршаха. Юноша почему-то побледнел.
- Они просто американцы, - напомнил Валентин еще раз.
Ахмед по его знаку выскользнул сменить Дмитрия, из передней удобнее наблюдать за штатовским спецназом и польскими полицаями. Время тянулось невыносимо медленно. Через полчаса передали,... что подготавливают для них пассажирский самолет, баки горючим уже наполнены, сейчас устанавливают связь с правительством, чтобы самолету обеспечили воздушный коридор...
Вошел Ахмед, зябко потер руки:
- Холодно! Чем бы погреться?
Сергей присвистнул:
- Холодно? Тебя бы к нам в Пермь в январе...
Ахмед обрадовался:
- Это приглашение?.. Дорогой друг, приеду. Покатаемся на белых медведях, верблюдах, тюленях, страусах!
- Да у нас там такие страусы, - ответил Сергей туманно. - Что там, за оградой? Заснули?
Ахмед покачал головой. В черных глазах было некоторое удивление:
- Все время советуются. Друг с другом, с начальством, с экспертами!.. У всех телефоны. После полиции прибыли спецназовцы, а теперь подтянулись настоящие войска. На каждого из нас по сотне наберется!
Немногословный Сергей взглянул вопросительно. Валентин кивнул:
- Осталось восемнадцать минут.
Сергей чуть дернул уголком губ, поправил подсумок с патронами и вышел. Ему придется прикрывать отход, волнуется. Здесь останется муляж мины, а когда они вырвутся из этого здания, полиции и войскам будет предоставлен выбор: перестрелять их, и тогда здание с заложниками взлетит на воздух, или же позволить улететь на самолете. А к тому времени, когда обезвредят и убедятся, что заложников никто и не намеревался убивать, они уже будут лететь на высоте десять тысяч метров.
Дмитрий деловито устанавливал огромную мину. По крайней мере, так она должна выглядеть даже специалистам. Взрывник высшего класса, он знает, как сделать ее практически неуязвимой. Два часа гарантии, что ни разминируют, ни выведут отсюда людей из-за угрозы взрыва. А за это время ищи ветра в чистом небе... Нет необходимости искать убежища у Саддама Хусейна или где-то еще в дальних заморских странах: пока еще никого не отыскали в горах Чечни!
Ахмед все посматривал то на Акбаршаха, то на заложников. Услышав, что через двадцать минут выходят, автобус уже подали, покачал головой. В глазах было странное выражение.
- Эй ты, - сказал он громко. - Нет, ты!.. А ну-ка, встань!
Дюжий молодой американец, рослый, белобрысый, медленно встал, глаза испуганные, губы начали вздрагивать.
- Что вы хотите? - проговорил он жалко. - Автобус уже подали... Выполнили все условия! Семь миллионов долларов...
Ахмед сказал недобро:
- Ты, сын шакала, останешься жив. И даже, может быть, цел... Тебя как зовут?
- Карпентер, сэр.
- Так вот, Карпентер, мы уходим через двадцать... нет, уже через пятнадцать минут. Но на прощание я хочу посмотреть как ты поимеешь вон ту девку...
Девушка, которая прижималась к парню рядом, вздрогнула, глаза ее расширились. Карпентер беспомощно посмотрел на ее жениха, развел руками. Заложники молчали, отводили глаза.
Акбаршах внезапно закричал:
- Ну скажи что-нибудь!.. Скажи, что он - тупая арабская морда! Что и я - тупая арабская скотина! Что ты - великая страна!.. Что не станешь на колени перед каким-то жалким тупым арабом!
Американец вскрикнул в испуге:
- Нет-нет!.. Только не стреляй!.. Я никогда такое не скажу!.. На колени? Пожалуйста, стану на колени...
Он с готовностью бухнулся на колени. Акбаршах в отчаянии оглянулся на Ахмеда, на русских. Лицо его было бледным, как мел, в глазах стояли слезы, пухлые детские губы дрожали. Валентин хмуро кивнул. Он начинал догадываться, почему арабские шейхи послали знатного отпрыска в их отряд. Почему мудрые старцы решили показать ему душу Запада сразу, целиком.
А Карпентер проговорил негромко, косясь на мускулистого араба, у которого черные, как крылья дьявола, брови грозно сошлись на переносице, а глаза сверкают, как угли:
- Мэри... потерпи. Это всего лишь тело.
Он расстегнул штаны, нагнул американку и поставил ее на четвереньки. Араб и русский смотрели заинтересованно, в глазах было недоверие. То ли не верили, что американец решится на такую гнусность, то ли не думали, что у гяура что-то получится вообще под дулами автоматов.
Карпентер закрыл глаза, начал дышать медленно, положив ладони на белые упругие ягодицы, стараясь перенестись в то время, когда без разбору хватали и пользовали всех девок в общежитии, а те тоже хватали даже незнакомых парней - прямо за хвосты, это же всего лишь секс, можно не знакомиться, даже лица не запоминаешь и не всматриваешься, только плоть, только горячее давление в низу живота, в чреслах...
Террористы переговаривались, он слышал в незнакомом говоре удивление, успел подумать, что у него получается, и тут горячая кровь начала наполнять чресла. Я герой, мелькнула мысль, я не испугался этих черномазых... чернозадых. У меня нормальные инстинкты, а это значит, что я не скован страхом...
Мэри застонала сквозь стиснутые зубы. Он похлопал по ягодице, сказал негромко:
- Расслабься. Расслабься! Не давай этим скотам повода ржать.
- Не могу, - простонала она.
- Расслабься... или потерпи. Главное, мы выживем. А потом посмотрим, кто посмеется последним!
- Ладно...
Мигель, ее жених, сидел рядом. Сначала старался не смотреть, все-таки его невесту пользует этот верзила, потом подумал с вялой злостью: а в чем дело? Психоаналитики правы, это всего лишь тело. Все равно после этого случая они попадут в руки психиатров, их поместят в психореабилитационные центры, где на дикой природе под журчанье ручьев восстановят душевное спокойствие, так необходимое для долгой и полноценной жизни в благополучном обществе.
Он видел как глаза Мэри повернулись наконец в его сторону. Он посоветовал сипло:
- Расслабься. Это все лишь тело.
- Мигель, мне... трудно...
- Это предрассудок, - объяснил он терпеливо, в душе поднималась злость, что женщина не понимает, создает лишние затруднения. - У меня до тебя были женщины, у тебя до меня были мужчины. Представь себе, что...
- Мигель, - прошептала она, - но сейчас я твоя невеста.
Но голос ее дрогнул и прервался на полуслове. Карпентер сдавил ее ягодицы крепкими пальцами, она не то всхлипнула, не то вздохнула, наконец-то начиная ощущать его без отвращения, а может быть еще как без отвращения
- Что они делают? - вскрикнул Акбаршах жалко. Его глаза лезли на лоб, он отшатнулся, оглянулся за поддержкой на старшего товарища, но лицо Ахмеда было недвижимым как горы Хеврона, полно презрения к этим существам, одевшим личину человека.
- Смотри, - посоветовал он. - Ты должен знать, с какими людьми воюешь.
Акбаршах вдруг закричал тонким сорванным голосом. Автомат в его руках задергался, дуло заблистало огнем, словно туда вставили бенгальскую свечу. Грохот выстрелов швырнул американцев на пол раньше, чем их достигли пули.
Акбаршах ...кричал и, присев на корточки, водил стволом, поливая пленных стальным градом. Они кричали, стонали, пытались бросаться на стены, прятались один за другого, забивались под упавших. Наконец боек сухо щелкнул и одновременно утих последний вопль, только слышались еще хрипы, из-под неподвижных тел выползали струйки крови, превратились в широкие красные потоки. Крови в грузных откормленных американцах было много, она залила пол полностью, даже утопила в красном пальцы раскинутых рук молодой американки.
Ахмед ухватил его за плечо:
- Ты что натворил?.. Что ты натворил!
- Как они могли? - кричал Акбаршах в страхе и отчаянии. Его лицо кривилось, дергалось, глаза стали отчаянными. - Как они... могли? Это же люди?.. Люди, да?
Ахмед ответил тяжело:
- Не уверен.
На грохот прибежал Валентин. Быстро охватил все общим взглядом, все понял, стиснул зубы. Ахмед вскричал горестно:
- Это моя вина!.. Зачем я так, ишак безмозглый?
Валентин с тяжелой злостью отвел взгляд от забрызганных кровью тел:
- Сопляк! Ты так ничего и не понял.
Акбаршах всхлипывал, его трясло:
- Но я... я не мог...
- Ты не понял, - повторил Валентин жестче. - Ты их убил, так они сочли. Это ты знаешь, что спасал... и мы знаем. Но они, когда совокуплялись, когда ползали в дерьме, они не понимали... что, сохраняя шкуры, убивают...
- Они...
- Слушай меня, щенок! У них уже не было душ, понял? Это же американцы! Это только желудки, счета в банке, автомобили. А ты, спасая их... спасая от позора, спасая их лица, убил наш единственный шанс вырваться!
Акбаршах стоял бледный, губы вздрагивали, а горячие слова командира, казалось, все еще не доходили до сознания.
- Они не должны... - прошептал он одними губами. - Они позорили и меня... и всех людей перед небом!.. Перед своими отцами и дедами...
Ахмед сказал саркастически:
- Скажи еще, что сам Джордж Вашингтон просил тебя пристрелить их!.. Что будем делать, командир?
Он смотрел гордо, челюсть выдвинул, а плечи расправил еще шире. Мужчина должен умирать красиво. И не винить друг друга в сметный час, ошибиться мог любой.
В дверях появились Дмитрий, Сергей. Лица их были каменными. В глазах Дмитрия мелькнула тоска, что вот уже и оборвалась жизнь, но челюсть выдвинул еще дальше, чем Ахмед, а грудь расширилась и укрупнилась широкими пластинами мускулов.
Валентин пожал плечами, голос был твердый, хотя усталый и невеселый:
- Они слышали грохот выстрелов. Слышали даже крики... Мы не можем предъявить живых! Сейчас начнут штурм. Как принято у них, сперва трусливо забросают издали гранатами с какой-нибудь дрянью, чтобы нас вывернуло... а когда обессилеем в собственной блевотине, придут и повяжут.
Ахмед щелкнул затвором:
- Я успею пустить пулю в висок раньше.
Сергей сказал очень спокойно:
- Я выдерну чеку из гранаты. Мой дед, в войну с немцами, бросил гранату под ноги, когда его окружили.
Никто уже не обратил внимания, как Акбаршах отошел в сторонку, недолго повозился в своем рюкзаке, а когда выбрался, казался раздутым и потолстевшим. Правда, не больше, чем сами американцы в своих бронежилетах, надетых один на другой, с утолщенными прокладками из мягкого синтетика, смягчающего удары.
В его стороны повернулись головы, когда подошел к двери и взялся за ручку. Сергей протянул к нему руку, но Акбаршах покачал головой:
- Не надо, друг. Я решил.
Ахмед крикнул резко:
- Что ты решил?
- Я сделал глупость, но я прошу не наказания, а награду... Позволь мне умереть первым во славу Аллаха. Я взял взрывчатку. Американцы решат, что я иду сдаваться. А когда буду возле ворот...
Ахмед не успел открыть рот, Акбаршах оттолкнул его руку, открыл дверь и вышел. Яркий свет ударил по глазам, он с потрясающей ясностью видел улицы и дома этого враждебного мира. Все блистало чистотой, нечеловеческой чистотой и безжизненностью, словно весь западный мир стал большой больницей для тяжелобольных, которым глоток свежего воздуха смертелен.
У запертых ворот с автоматами наперевес стояли коммандос, неимоверно толстые, все рослые и широкие, как футболисты, Дальше полицейские автомашины, в два ряда, от разноцветных мигалок рябит в глазах. В сторонке два автобуса с надписями на бортах TV, а на крышах суетятся бородатые лохматые мужики с телеаппаратурой, стреляют солнечными зайчиками ему в глаза.
Он вскинул руки, показывая, что не вооружен, медленно начал спускаться по ступенькам. Тяжелая взрывчатка сжимала ребра, тяжело дышать, он прикрутил ее чересчур туго, но даже сейчас на всякий случай втягивал живот, чтобы, не приведи Аллах, не заметили излишнего брюшка, так непривычного для сухощавых и подтянутых арабских мюридов.
От ворот закричали в мегафон:
- Эй, остановись!
Он поднял руки еще выше, растопырил пальцы. Два десятка автоматов смотрели ему в лицо, а еще, он знал, сотня винтовок с оптическими прицелами следит за каждым его шагом, он чувствует кожей лучи лазерных прицелов...
- Не могу, - крикнул он, - если я остановлюсь, мне выстрелят в спину!
После секундного замешательства в мегафон проорали, словно они где-то видели глухих воинов ислама:
- Тогда иди медленнее! Нам нужно тебя рассмотреть.
У вас же сотни телекамер снимают меня, промелькнуло у него презрительное. Сотни фотообъективов с теленасадками. Вы же рассматриваете меня даже сейчас в приборы ночного видения...
На лбу внезапно выступила испарина, сердце сжалось. А вдруг они на расстоянии определят, что на нем взрывчатка?
Стараясь их отвлечь, он указал на окна здания, сделал таинственный жест, пусть думают, что он хотел сказать, он и сам не знает, но до ворот осталось с десяток, шагов... девять... восемь... шесть... Надо подойти еще ближе, столбы чугунные, вкопаны, как делали только в старину, петли на воротах толстые, а цепями такими бы линкоры пришвартовывать, а то и авианосцы...
Прости меня, папа, мелькнуло в голове. Прости меня, мама... Но я должен. Во всем нашем роду никто не опозорил себя трусостью или недобрым поступком. У меня восемнадцать братьев и двадцать две сестры, трое братьев в рядах федаинов, но ни один не получил даже царапины... А так в знатных родах будут говорить, что дети шейха Исмаила не опозорили древний род: его младший сын уже погиб за правое дело Аллаха...
Сквозь людской гомон он слышал, как их старший велел всем громко и четко:
- Держать его под прицелом! Этот придурок может попытаться прыгнуть в щель между машинами!
- Не удастся, там блокировано, - ответил уверенный голос.
- Все равно, лучше остановить раньше!
- ...Сделаем, капитан!
- Держать под прицелом!
Когда Акбаршах был уже в трех шагах, из-за машин начали подниматься головы в касках, с закрытыми прозрачными щитками лицами. На этих людях было навешано столько, что они выглядели огромными варанами, панцирные щитки укрывают от макушки до пят, даже лиц не видно. У каждого в руках автомат, черное дуло смотрит в Акбаршаха. Он видел десятки этих дул в трех шагах, и знал, что еще несколько сотен провожают каждый его шаг, глядя с крыш.
Их старший, мужчина с суровым квадратным лицом, такие выглядят крутыми и нравятся женщинам, сказал резко:
- Лицом на машину! Раздвинуть ноги!.. И не вздумай даже дышать!!!
Акбаршах послушно повернулся к ближайшей машине, расставил ноги, наклонил голову, и оперся ладонями о холодную металлическую поверхность. Глядя искоса, видел, к нему метнулось сразу несколько человек. По телу пробежала горячая волна, ожгла, он ощутил безумный восторг, непонятное счастье, недоступное простому смертному, успел подумать, что это весть от самого Аллаха, его пальцы молниеносно ухватились за шнурок на груди.
- Аллах Акбар!
Он увидел в этот самый сладкий миг в своей жизни, безумный страх этих недочеловеков, что заметили его просветленное лицо, успели понять чего ждать, в диком страхе попытались отодвинуться, хотя знают же, что страшным взрывом все будет разнесет на сотни шагов во все стороны и даже вобьет в землю...
- Аллах Акбар, - успел повторить он уже мысленно, на слова не было времени, и он знал, что явится в сады джанны со счастливой улыбкой на лице, повзрослевший вдвое, ибо там всем мужчинам по тридцать пять лет, его встретят самые красивые женщины. - Это вам за...бурю в пустыне...