- Ну что мы с тобой наделали, волчонок? Это я во всем виновата... Нам нельзя было этого делать!
- Почему? - искренне недоумевал я.
Это пробуждение было самым сладким и счастливым в моей жизни: большая, теплая Анни под боком, голая, ласковая, мягкая, как мама... - Почему? Ведь я тебя люблю, - говорил я, обнимая Анни и целуя ее в шею.
Я не думал о том, КАК я любил ее: любил, и все. Она была для меня и мамой, и старшей сестрой, и любовницей, и учителем, и лучшим другом, и королевой... Мне уже не было стыдно от нашей наготы - наоборот, она казалась мне естественной и необходимой: нежно, близко, тело к тело - чтобы ощутить родное тепло...
- Я тоже люблю тебя, волчонок. Но ты не понимаешь...
Я не понимал, и не хотел ничего понимать, потому что был счастлив, как никогда в жизни. Взрослая, сексуальная, блистательная Аннабель была нежной Анни - МОЕЙ Анни. Я свято верил, что теперь она будет рядом со мной всю жизнь.
Избыток ласки, оглушившей нас этой ночью, распалил меня, и я требовал еще, еще и еще. Я рос в жестоком мире, я не знал ласки со смерти матери - и изголодался так, что стал совершенно ненасытным. Я не отлипал от Анни, я лез к ней так, будто мне было не тринадцать лет, а пять; я хотел сидеть только у нее на коленях, как слюнявый карапуз, я игрался ее волосами, подлизывался к ней, как щенок, прижимался к ней и втихаря плакал от счастья.
Анни оделась сама и заставила одеться меня, но я все время норовил расстегнуть ей курточку, не понимая, почему это нельзя; и наконец, Анни сдалась, и я добыл из курточки ее сиськи и впился в них, как в любимую игрушку. Я целовал их, мял, дул в них, как дуют в нос собаке, вылизывал их сверху донизу, сосал набухшие соски, как леденцы, - и наконец Анни, шептавшая мне сквозь стон "что ты делаешь? ну что ты делаешь? хватит! прекрати! волчонок, слышишь? аааа...", сделалась пунцовой, а голубые глаза ее снова стали сумасшедшими. Она вскочила передо мной:
- Волчонок, ну так же нельзя?!..
- Почему?
- Потому что... аааа... - и я, ликуя, увидел, как она снимает штаны, оголяя заветную щель.
- Говоришь "нельзя", а сама раздеваешься!
- Волчонок, я не могу... Иди сюда... - стонала она, ложась на мою койку и раздвигая ноги. Холодея от предчувствия блаженства, я сбросил одежду и, потрясая каменным писюном, залез на Анни.
Она лежала передо мной - голая, доступная сверху донизу... Впервые передо мной была ее распахнутая щель. Недолго думая, я прильнул к ней ртом...
- Ааааа! Что ты делаешь? Аааоооууу! - выла Анни, выгибаясь, как ящерица - а я, видя, как ей это приятно, с утроенной энергией лизал соленую горошинку, обжигавшую мне рот металлической горечью. Вскоре Анни, вопившая, как мартовская кошка, потянула меня наверх - "иди сюда, иди скорей, скорей!" - и я заполз на нее. Она нащупала мой писюн, взяла его, вставила в себя - и надавила руками мне на попу:
- Ты понял, как делать?..
Но я уже погружался в Анни, подвывая от кайфа. Писюн обволакивался нежной мякотью, и мне казалось, что у меня между ног цветет сказочный цветок. "Еще, еще... быстрее!" - шептала Анни, наподдавая мне бедрами, и я ускорял ритм, держа ее сиськи и улыбаясь ей, а она все стонала и шептала, закатив глаза - "быстрей, быстрей, волчонок! еще, еще... аааа... еще быстрей, еще! Еще!!! Еще-о-о-о-о-о!... Ааа... аааааа.... ааааааа... АААААААООООУУУУУЫЫЫЫ!!! Аа! Аа! Аа!.." - орала она, раскрыв рот, а я орал вместе с ней и изливался в нее сладкими плевками, пока не рухнул ей на грудь.
Такого абсолютного, безбрежного счастья я не испытывал никогда.
Так прошел день, другой, третий... О днях мы знали только по часам: в космосе царила вечная ночь, да и окон в космолете не было. Он садился на разные планеты, а мы не выходили из нашей каюты и изводили друг друга ласками, восторгами, запретами, мольбами, наготой, оргазмами, обидами и примирениями. После нескольких безуспешных попыток пресечь наши совокупления Анни плюнула - и отдавалась мне по нескольку раз на дню. Она была взрослой, она командовала мной, и я слушался ее - но запрет любви был не по силам мне. Мне все время хотелось ласкать и целовать ее, – а из ласк сам собою получался секс. Спали мы только на одной койке, и только голышом...
Я хорошо помню, как однажды Анни села передо мной на корточки, взяла меня за обе руки и посмотрела на меня своими печальными глазами.
- Чего ты? - спросил я.
Анни ответила не сразу:
- Скоро мы прилетаем на Гро-4.
- И что?
Анни вздохнула, затем сказала:
- Волчонок, тебе нужно остаться там. Ты выйдешь на Гро-4. Я дам тебе рекомендацию к одному человеку...
- А ты?
- А я полечу дальше.
Вначале я не поверил. Потом похолодел.
- Нет, Анни!.. Я только с тобой! Я куда угодно с тобой!..
- Тебе нельзя со мной, волчонок Гор. Нельзя.
- Почему?
- Потому. Нельзя.
- Анни, я с тобой! Я не могу...
- Нет.
Анни была взрослой, и я почувствовал в ее "нет" силу, которая была сильней меня. Горький комок сжал мне горло, но я подавил слезы - и остаток дороги не разговаривал с Анни в надежде разжалобить ее; потом не выдержал - стал подлизываться к ней... Но Анни печально смотрела на меня, и я холодел, понимая, что вижу ее в последний раз.
Я сошел на Гро-4, как робот - ничего не чувствуя и ни о чем не думая. Анни в сотый раз повторяла мне инструкцию:
- Недалеко от космопорта, на 583-й улице, в доме 237 живет Алеас Роуль. Найдешь его, дашь ему эту записку...
Внезапно Аннабель схватила меня за обе руки и сжала их. Пришла пора прощаться, и я застыл.
- Смотри на меня, волчонок, - сказала она, и я, хоть и упорно косился вниз, вынужден был поднять взгляд и заглянуть ей в глаза. Они смотрели на меня пронзительно, как космические маяки.
- Волчонок Гор, я никогда не забуду тебя. Ты всегда будешь со мной. Всегда. Запомни это. И запомни, что я тебе скажу: никогда не ищи меня. Никому ни слова обо мне, кроме Роуля. Ты понял меня, волчонок Гор?
Я кивнул. Слезы никак не желали прятаться обратно, хоть я и сжимал губы до боли...
- Тогда прощай. Прощай, волчонок. - Аннабель отпустила было мои руки, но тут же не выдержала - схватила меня, прижала к себе - крепко, до боли, - и стала отчаянно целовать в макушку, в лоб, в уши. Я не выдержал - разревелся; но Анни уже входила в космолет.
- Анни!.. - Я ринулся было к ней.
Она обернулась и покачала головой. Я застыл, будто налетел на невидимую стенку. В последний раз печальные, влажные глаза Анни глянули на меня - и исчезли за оградой...
***
Алеас Роуль, прочитав записку, удивленно уставился на меня:
- Значит, ты и есть тот малыш, который начудил на Друэре?
- Начудил?!..
- Если бы не ты, ей пришлось бы хорошо поработать. Головой и телом...
- Кому?
- Аннабель, разумеется. Ведь ты ее знаешь под этим именем?
- А что, у нее есть и другие?
- Сколько угодно. Однако - невероятно! как она могла так попасться? Она?! Почему она вышла на Друэре?
- Она хотела купить мне одежду, - пробормотал я.
- Одежду? Невероятно... Кто ты такой, малыш? Кто ты для нее?
- А кто она? Расскажите! - крикнул я, забыв о запрете Аннабель.
- Как, ты не знаешь?.. Невероятно! Хотя - она же написала мне… сейчас, где это?.. ага: "не посвящать Гора в наши дела, устроить его жизнь так, чтобы она никак не пересекалась с ними..." Впрочем, и я не слишком много смогу рассказать тебе. Никто не может точно сказать, кто она и откуда она взялась. Когда я видел ее, на вид ей было не больше двадцати, но я знаю, что ее видели и семьдесят, и сто двадцать, и двести лет назад, и всякий раз она была молодой. Говорят, что ее видели в разных обличьях... Много баек о ней ходит, всех и не перескажешь. Одни говорят, что она колдунья-оборотень, другие - что она потомок древних демонов, третьи - что она владеет тайной бессмертия. Не берусь судить, - расскажу то, что знаю. Аннабель - галактическая странница, охотница за чужими тайнами - или, проще говоря, любитель совать нос в чужие дела. Говорят, за ней охотится тайная полиция двадцати планет. Аннабель работает только на себя - и один черт знает, чем она руководствуется, раскапывая на свет Божий всякие мерзости, о которых потом узнает весь мир. Я знаю только одно: любая газета, любой телеканал готов выложить целый шкаф галактических банкнот за одну-единственную захудалую тайну, проданную Аннабель. Ну, а попади тайна в прессу - и все, крышка. Не одно правительство рухнуло, не одна афера раскрылась, не один знатный негодяй арестован, сослан или просто прибит, как муха, за годы работы этой красотки, - а сколько столетий она работает, ведомо только Богу, дьяволу и ей. Всем, что имею, включая собственную никчемную жизнь, я обязан ей. И долг свой помню, - и плевать мне, что о ней говорят... Чего пригорюнился, малыш? Видать, и тебе она запала в душу? Брось, сынок, не бери в голову: Аннабель холодна, как звездная пыль...
- Неееееееееет!.. - крикнул я.
...Прошло много лет. Роуль устроил меня в космопорт, жизнь моя шла стабильно - я имел, несмотря на молодость, твердый заработок, привелегии, жилье... Но мысли об Аннабель не покидали меня. Ее запрет давил меня, как жернов на шее, и я задыхался, живя один на один со своей тайной. У меня не осталось никакой памяти об Анни, кроме воспоминаний - ни голограммы, ни паршивой фотографии, ни даже перчатки или пуговицы. Только взгляд печальных глаз, глядящих изнутри памяти...
Год назад я узнал о Всемирном Мозге. Шансы были ничтожны – ведь Аннабель была галактической странницей, бороздила космос черти-где, и тайная полиция двадцати планет не могла найти ее, - но это была единственная моя надежда. Целый год я пробирался к Мозгу - окольными путями, через знакомства, подкуп и взятки; я потратил все свои сбережения и влез по уши в долги.
Наконец, наступил день, которого я ждал, не веря, что он наступит. Я вошел в диспетчерский пункт Всемирного Мозга: мне было выделено пять минут - целых пять минут! - для того, чтобы воспользоваться могуществом этой невероятной машины.
Оператор надел мне на голову шлем, повторил инструкции, которые я давно уже помнил наизусть, включил "старт" - и я представил Аннабель. Как можно ярче, точнее - как живую: как она целует меня, как смотрит на меня своими печальными глазами, как мылит мне голову, как обнимает, а я купаюсь в ее волосах...
"А вдруг она изменилась? Какая она сейчас? Что там Роуль говорил про "много личин"?.. А вдруг она умерла? Нет, нет, стоп, блокировать лишние мысли! представить ее ярче, яснее, чтобы..."
Но тут раздался писк, и робот сообщил: "по запросу найден индивидуум". Не веря себе, я открыл глаза - и увидел на экране Аннабель. Такую, какой я помнил ее.
Ниже была надпись:
"Гуманоид земного типа, пол женский. Возраст не определен. Имеет сына: возраст 9 лет, 113 дней, 3 часа, 2 секунды по Галактической Временной Шкале. Местонахождение..."
- Ваше время истекло! - Оператор поднялся навстречу мне, и я едва успел ткнуть в кнопку "печать". С меня сняли шлем, оператор подтолкнул меня к выходу - но заветный листок был уже у меня в кармане.
- Распечатка данных воспрещ... - оператор запнулся, нащупав тысячную купюру, которую я сунул ему в ладонь.
Следующий месяц прошел в полетах, в терминалах, в пересадках с планеты на планету...
И вот я иду по улице далекой планеты Луйлларион - никогда и не думал, что есть такая, - иду мимо чистеньких домиков, огороженных цветными заборами, мимо садов, цветников, огородов... Безобидная фермерская планета была идеальным убежищем для тех, кто скрывался от тайной полиции двадцати планет, ничего не скажешь.
- Что за полыхание на горизонте? - спросил я у местного жителя.
- Звездная пыль нагрелась. Так мы называем ее. Маленькая комета сгорела в ней - вот она и нагрелась. Для нас это не опасно...
- Вот как?
Я брел по тихим улицам не спеша. Я столько ждал этого дня, столько пережил и перечувствовал на пути к нему, что сейчас не чувствовал ничего, как и тогда, в день высадки на Гро-4. Мысли о предстоящей встрече никак не складывались в моей голове в стройную картину, и я все пытался представить себе...
- Эй, парниша! Разуй глаза!
Под ноги мне бросился какой-то мальчишка. Я посмотрел вниз: дорога была усеяна существами, похожими на белых мышей - каждое размером с яблоко. Я перевел взгляд на их пастуха...
- Чуть было весь клуфятник не подавил мне... Эй, ты чего рот разинул?
Но я молчал. Не каждый день доводится встретить на улице самого себя - вылитого, один в один, только без щетины.
Наконец я переспросил:
- Что-что не подавил?
- Клуффятник. Ты что, клуффов никогда не видел, что ли?
Глядя на пастуха клуффов, я будто смотрел в зеркало.
- А тебя как зовут, дружище?
- Горгодамбор! – гордо сообщил Второй Я. - Только все зовут меня Гор. Так проще для языка и мозгов.
- А скажи, Гор... мама не называет тебя волчонком?
- Называет... а ты откуда знаешь? И вообще, кто ты такой? А ну - ни с места!
В руках у Второго Я вдруг появился пистолет.
- Тревога один бета, - шептал Гор в микрофон, торчащий из-за уха. Он постепенно отходил назад, не сводя с меня пистолет. Я не двигался, совершенно не представляя, что делать.
На меня вдруг нахлынула какая-то апатия, равнодушие ко всему и вся; и поэтому, наверно, когда из-за забора появилась знакомая фигура с золотистым каскадом волос, я думал о ней, как о голограмме: "Она не изменилась. Только стала ниже. Или это я вырос?"
- Кто вы такой? - спросил знакомый голос. Он тоже не изменился.
Я молчал. Печальные голубые глаза внимательно всматривались в меня, щурясь от света...
***
Спустя три часа я все еще ничего не понимал. Мы лежали в постели, обессиленные любовной гонкой, но никак не могли ПОВЕРИТЬ - и жадно трогали, мяли, щупали, обнимали друг друга, все желая удостовериться, что это мы – живые и настоящие.
Анни, большая теплая Анни, моя вторая мама, была теперь странно маленькой и тонкой, хоть лицо и тело ее не изменились - разве глаза стали еще печальней, и ресницы еще длинней. Она улыбалась и плакала. Минуту назад ее бедра сновали на моем молодце, как на поршне, и он накалялся силой, которая не вмещалась в нем, распирала его - и я кричал от этой силы, ослепительной, как сверхновая, и Анни тоже кричала, вцепившись мне в волосы...
Я гладил ее сиси и шептал:
- Такие же, как и были. Такие же. Только меньше. А мне двадцать три... Анни!
- Что?
- Я никогда не прощу тебе, что не видел тебя с Гором внутри. Не видел твой животик...
- У меня есть голограммы... Почему ты ушел?
- Что?!
- Все эти годы я не жила. Жила только Гором, сыном, видела в нем тебя... Ну почему ты ушел? Почему послушал меня?!
- Анни... Скажи: если я нашел тебя через Всемирный мозг – значит, могут найти и другие? Полиция, враги?..
- Нет. Меня мог найти только ты. Разве тебе не объяснили?
- Что?
- Устройство Всемирного Мозга. Можно найти только того человека, который живет в тебе. Не тенью, не мертвыми картинками, а – как живой. Понимаешь? Иначе машина не фиксирует образ. Я ни в ком не живу... только в тебе, волчонок.
- Разве в тебя не влюблялись другие?
- Влюблялись – это не то. Влюбляются в выдуманный образ, в фантом. Таких, как ты, у меня больше нет. Я ведь перекати-поле... Была. До того, как родился волчонок... то есть Гор... то есть... С тех пор я бросила свои игры и поселилась здесь. Это невероятно, этого не могло быть...
- Что?
- Сын. Наш сын. Я не могла иметь детей.
- Почему?
- Потому. Ты ведь ничего не знаешь обо мне, волчонок. Я могла жить вечно - или почти вечно. Я меняла тела; у меня их было восемьдесят четыре, и было бы больше, если бы я нашла подходящих покойниц. И если бы не случилось невероятное... Я до сих пор не могу поверить. Давно, тысячу лет назад - и даже больше - мне было сказано, что мне нельзя любить, нельзя продолжить род. Это была плата за бессмертие. Но было еще кое-что...
- Что?
- Мне было сказано... Я не помню, я плохо помню, это ведь было давно, очень давно... Сказано, что я могу родить ребенка только в том случае, если...
- Если?
- Если ОН... отец ребенка... согреет, растопит меня внутри, и от его тепла расплавится ядро бессмертия. Кажется, так. "Бывают совокупления, в которых Он и Она вплотную подходят к порогу жизни и смерти. От таких совокуплений рождаются новые звезды. Это бывает раз в тысячу лет" - так, кажется, говорила мне великая Ахерисат... Я тогда не понимала, что это значит, я была глупой, как котенок...
- Значит, ты уже не бессмертна?
- Я не знаю. Не помню, как должно быть: или я стану смертной, как все, или наоборот - моя семья обретет бессмертие... Я знаю только одно: теперь я уже не могу менять тела. Теперь я всегда буду такой, какой ты знаешь меня.
- А твое тело... это ведь тоже кто-то умер? Кто-то другой, не ты?
- Да. Это была девушка, убитая в уличных боях на твоей планете - так же, как и твои мама с папой. Ее-то и звали Аннабель. Я... я не убивала ее, если ты хочешь спросить об этом. Я никогда не убивала... свои тела. Ни сама, ни чужими руками.
- А какая... какой была ты? Каким было ТВОЕ тело? Как тебя звали?
- Я? Я - это я. Я Аннабель. Анни... Какая разница, что было когда-то? Это мое тело - то, которое сейчас обнимает тебя. Других у меня нет и не будет. Волчонок, волчоночек, ты веришь, что это я, что это мы? Бесстыжая дылда Аннабель, соблазнившая ребенка, и маленький мальчик, тоскующий по маме?
- Нет. Большая, добрая, ласковая Анни, моя Анни, мой лучший друг, - и я. А скажи...
- Да?
- Скажи: до меня ты часто делала... ЭТО? С другими?
- Давай не будем об этом.
Анни обвила мне руками шею и прильнула ко мне, пряча голову у меня на плече – совсем, как я у нее когда-то. А я зарылся ей в волосы.
Теперь они пахли иначе, не так, как тогда, в космолете - более сладко и пронзительно. Как весенняя пыль после дождя...