Маньяк

МАНЬЯК
С Ленкой я познакомился чуть более месяца назад в летнем кафе, куда я зашел выпить кружечку разливного пива после жаркого рабочего дня. Ей не хватало несколько рублей на банку холодного джин-тоника, я добавил, и уже часа через три мы валялись пьяненькие на моей большой кровати – никакой романтики, все до неприличия банально. Да мне и не хотелось никакого амура: я совсем недавно развелся с женой, и еще не успел оправиться от сопутствующей данному мероприятию психологической травмы. А Ленка оказалась очень кстати, и великолепно заполняла сексуальный вакуум моей холостяцкой жизни. Человеком она была странноватым, начиная от внешнего вида и кончая поведением. Высокая и худая, почти плоскогрудая, с короткой мальчишеской стрижкой и большими зелеными глазами – не красавица, но очень обаятельная девчонка.
По типу характера она была ближе к холерику: на месте ей никогда не сиделось, все свои решения она принимала в считанные секунды, бурно на все реагировала. Но главное ее достоинство было в том, что грустить она, казалось, не умеет. На любые неудачи в жизни она махала рукой, и весело матерясь, могла поражение обратить в победу, а улыбка была постоянным атрибутом ее лица. Именно такой человек мне и нужен был тогда. И нельзя не отметить еще один важный для меня пункт: несмотря на свое легкомыслие, Ленка была патологической чистюлей. Принимала душ по нескольку раз в день, и утром и вечером чистила зубы, а находясь в моей берлоге, по собственной инициативе отдраивала полы и намывала горы грязной посуды в мойке.
В сексе она была такой же неугомонной и непредсказуемой. С легкостью соглашалась на любые новшества и эксперименты, осыпала меня восхищенными эпитетами и поцелуями, и, в то же время могла без объяснения причин пропасть на пару – тройку дней. Но ее объяснения мне были и не нужны, поскольку серьезных отношений я с ней строить не собирался, равно как и она со мной. Это был как симбиоз – полезное сожительство двух организмов. Но речь сейчас не об этом.
В один прекрасный вечер мы с Ленкой сходили к кому-то в гости, весело посидели в дружеской компании, и отправились в мое холостяцкое логово. Легкое опьянение и присутствие молодой девушки возбудили во мне сексуальное желание. Едва мы переступили порог моей квартиры, я обхватил ее сзади и, положа ладони на ее небольшую грудь начал осыпать хрупкую девичью шею поцелуями. Она немного подергалась, потом повернула голову ко мне, и наши губы встретились. Целовались мы долго: то ее длинный язык хозяйничал в моем рту, то я покусывал и обсасывал ее губы до тех пор, пока они не начинали холодеть от нарушения кровооттока.
Руки мои в это время тоже не бездействовали и ощупывали не ведавшую лифчика грудь и лобок, который я освободил от плена облегающих джинсов. В конце концов, мы тут же, на пороге разделись догола и наперегонки кинулись в ванную. Возбужденно смеясь, Ленка поливала меня из душа, а я усердно намыливал ее гибкое тело. По острым маленьким соскам намыленная рука скользила с особым удовольствием, а сама грудь, хоть и была маловата для взрослой девушки, но отличалась завидной упругостью. Намыливая плоский животик с глубокой ямкой пупка, моя рука соскальзывала все ниже и ниже, к гладко выбритому лобку. Как мне объяснила Ленка при первой нашей встрече, летом она всегда бреет промежность, устраивая там «пустыню», а зимой – отращивает «джунгли». Чудачка!
А руки мои уже были заняты изучением ее внутреннего мира: намыленные пальцы легко проникали то в горячее влагалище, то в узкий анус, с трудом протискиваясь меж упругих ягодиц. Теперь настала очередь поменяться ролями. Я смывал с нее мыльную пену, а она занялась моей интимной гигиеной. Мой возбужденный половой орган она намыливала с особой тщательностью, стараясь не пропустить ни одного квадратного миллиметра его поверхности. Особую нежность она проявила в обработке головки и крайней плоти моего инструмента, которому уже требовалось нечто большее, чем просто легкие поглаживания. Наконец, закончив помывку, мы одновременно выскочили из ванной, заливая пол стекающей с нас водой, наспех вытерлись одним большим пушистым полотенцем, и отправились на кровать.
Здесь, не то, что в тесной ванной, было, где развернуться. Вот мы и развернулись: я к ее выбритому лону, а она к моему жаждущему действия члену. При этом я лежал на спине, а Ленка стояла надо мной в колено – локтевой позе. Чудесный вид, представший пред моим взором, подтолкнул меня к активным действиям, и мой язык сноровисто заскользил промеж выбритых складок ее половых губ, захватывая и анус, и лобок, и внутреннюю поверхность бедер. Лобок оказался не настолько гладко выбрит, как мне показалось под душем: начавшие отрастать волосики покалывали и щекотали мой язык. Не сильно обратив на это внимание, я подключил к ласкам свои руки: переключив основное внимание оральных ласк на Ленкин клитор, принялся погружать пальцы в ее истекающее соками влагалище. От удовольствия Ленка завиляла задом, поглубже насаживаясь на мои пальцы, и, наверное, застонала бы от наслаждения, если бы уста ее в тот момент были свободны от моего члена. Но ствол моего органа, почти до самого основания находился в глубине ее рта, а голова Ленки совершала возвратно-поступательные движения. Тут я почувствовал, что она начала выбиваться из ритма, а амплитуда вращения попки увеличилась. Я усилил нажим языка на ее клитор, активизировал движения пальцев внутри ее тела. Ленку затрясло, спина выгнулась, и, издав сдавленное мычание, она обмякла. Но, через несколько секунд, она снова взялась ласкать мои гениталии. Я же теперь мог спокойно насладиться своими ощущениями внизу живота, где трудилась Ленка, и ласкал ее раскисшее междуножье лишь ради собственного удовольствия. Вскоре и я стал приближаться к пику сексуального блаженства, особенно после того, как заботливая Ленка подключила к ласкам обе руки: одной ладошкой она двигала по стволу члена, а другой ласково поглаживала яички. Еще мгновение, и я, содрогаясь от оргазма, освободился от излишков семени в трепещущий ротик девушки!
Я все еще лежал на спине, не меняя позы, а Ленка уже сидела подле меня, перебирая волосы на моей груди, как мартышка в зоопарке у своего сородича, и болтала о какой-то ерунде. Ее я не слушал, но тут она быстро меня поцеловала, и со значимостью сказала: «Знаешь, Серёжка, а ведь меня «там» язычком почти никто не ласкал». Не сразу поняв смысл фразы, я засмеялся: « Что значит «почти»? Это знаешь, шутка есть такая «Немного беременна»! Она ущипнула меня, словно обидевшись, но продолжила: «Просто это было давно, и... Все как-то не так было…» Она замолчала. До этого момента я лежал с закрытыми глазами, но тут, почувствовав, что в Ленкином голосе произошли изменения, взглянул на нее. Удивительно, эта веселая балаболка сидела с увядшим лицом, грустными глазами и опущенными уголками рта! Меня разобрало любопытство. «Знаешь, мне по барабану до твоих «бывших», но тут, я чувствую, какая- то интересная история. Рассказывай!» Помолчав, Ленка уселась по удобнее, обхватила колени обеими руками, и, уставившись на узор настенного ковра, тихим голосом поведала дивную историю.
«Я не помню, в каком классе тогда училась, но было мне лет двенадцать. Только что начался учебный год, а из трех туалетов в школе два были все еще на ремонте, и работал только один. Несколько раз я пыталась сходить туда справить малую нужду, но там всегда было много народу, кругом грязь, и посещение данного заведения было мне крайне неприятно. А дорога домой у меня проходила через сквер городской больницы, до которого мы доходили с моей одноклассницей Галькой Филиппович, но дальше наши пути расходились. В этом сквере всегда было малолюдно, а обилие густых кустов натолкнула меня на мысль, не терпеть до дома, а справить нужду здесь. Я нашла подходящее место: в глубине растительности, был тихий уголок, образуемый с одной стороны глухой стеной хозблока, а с другой – кирпичным забором. Вот в этом уютном месте, на ...свежей травке, я и облегчилась. Теперь я писала там ежедневно.
Но вот однажды, журча струей, я заметила среди начинающих желтеть листьев живой изгороди какое-то движение. Быстро натянув трусы, я выскочила на тропинку. Оглядевшись, и никого не увидев, я подумала, что мне это просто показалось. Но на следующий день произошло то, чего я никак не ожидала. Как обычно, нырнув в кусты на своё укромное место, и уже приготовившись снять трусы, предо мной, как из под земли возник дядька. Как я испугалась! «Так, - сказал строго дядька, - вот, значит, кто тут писает постоянно! Ну, что ж, девочка, придется тебя вести в милицию, за это тебе выпишут штраф, сообщат об этом в школу!» Я чуть не надула в штаны от подобной перспективы! Дядька выжидательно молчал, я тоже, и в создавшейся паузе я рассмотрела его внимательней. Высокий, с густыми темными волосами, он был одет в темно-коричневый пиджак, а очки на глазах делали его похожим на нашего учителя рисования, только помоложе. «Ну, что будем делать?» - спросил он. Я молчала. «Ну, ладно, пошли в милицию!» - его голос был полон решительности. «Не надо…»- только и смогла сказать я от страха. Он помолчал, как бы раздумывая, как мне помочь, а потом предложил: «Хорошо, давай сделаем так: я тебе разрешу сейчас посикать здесь, при мне, и, если ты будешь хорошо себя вести, я никому об этом не скажу». Выбора у меня не было: терпеть публичный позор в школе было выше моих сил, и я начала стягивать с себя трусы. Присев, дядька во все глаза пялился на мою пипку, а у меня от волнения никак не получалось начать мочеиспускание. Но вскоре переполненный мочевой пузырь пробил барьер смущения, и струя желтоватой жидкости весело разливалась меж моих ног в траву. Закончив процесс, я дрожащими руками натянула исподнее, одернула подол платья. Дядька поднялся и сказал уже дружелюбно: « Ну, вот и все, только ты теперь сама никому об этом не говори. Хорошо?» «Хорошо», - ответила я, повеселев от осознания того, что все неприятности закончились. «Постой!- незнакомец перегородил мне дорогу - За то, что ты вела себя хорошо, я дам тебе денег на шоколадку» И сунув мне в ладонь смятую купюру, и пожелав счастливого пути, дядька быстро ушел. Меня охватила несказанная радость, ведь мало того, что все так хорошо обошлось, так у меня теперь еще были деньги! Шоколад я не очень любила, зато обожала мороженное, а на ту сумму, что была у меня в ладошке, можно было купить аж две штуки хорошего эскимо!
Об этом случае я, конечно, никому не рассказала, но решила, что больше туда ходить по маленькому я не стану. И представь, идя на следующий день по скверику, я, что называется нос к носу, сталкиваюсь со вчерашним очкариком! Я больше удивилась, чем испугалась. А дядька, поздоровавшись со мной, с улыбкой кивнул головой в сторону моего импровизированного туалета, мол, пошли! Не знаю почему, но я, как телка за пастухом, поплелась за ним в знакомые заросли. Там он мне сказал: «Ну, что, малышка, посикаешь опять как вчера? Кстати, купила вчера шоколадку?» «Купила», - соврала я, не став объяснять ему то, что его деньги я истратила на мороженое. «Замечательно, - он радушно улыбался – вот и сегодня будет тебе на сладенькое!» Мне, конечно, было стыдно, но пути назад уж не было - сама сюда пришла, и я, как и вчера напрудонила огромную лужу перед дядькой. На этот раз он придвинулся ближе, попросил меня повернуться к свету, и смотрел мне между ног, открыв рот. Пока из меня лилась моча, я подумала, что этот мужик просто больной, извращенец. Но угрозы от него не исходило, да и вновь появившаяся в моей руке денежка на мороженое укрепила меня в мысли, что ничего страшного тут нет.
На следующий день его не было. Но еще через день он поджидал меня на старом месте. Все повторилось до мелочей. Так у нас с этим извращенцем и повелось: он меня встречал все время на одном и том же месте, мы шли в кусты, я мочилась, подставляя свою пипку ему на обозрение, а потом бежала к лотку с мороженым, реализовать полученный за это гонорар. У очкарика, как я заметила, был свой график: три дня он приходил, а на четвертый не появлялся, наверное, где-то работал. Мы с ним почти не разговаривали, никаких попыток меня ощупать, потрогать он не делал, свои органы не демонстрировал, не дрочил. Ах, вот еще что: когда у нас наладились эти странные отношения, в один прекрасный день, он достал из кармана какие-то очки, явно не новые, и со смущением попросил меня их надеть! Конечно, я удивилась, но, подумав, решила, что эта очередная его причуда тоже безобидна. С того дня я писала в очках, которые он мне выдавал, как рабочий инвентарь, а затем бережно убирал их в карман. Странно, правда?
Через какое-то время у нас возникло еще одно новшество. В очередной раз, встретившись с дядькой в сквере, мы пошли в кусты, а, придя туда, я удивилась: на том месте, где я обычно демонстрировала ему оправление естественной надобности, стояли две небольшие тумбы, сложенные из старых кирпичей. Дядька, опять смущаясь, пояснил, что эти сооружения он поставил для того, чтобы получше разглядеть у меня «там», и писать теперь мне придется стоя на этих тумбах. Я вновь удивилась, но и это было еще не все: дядька достал из кустов припасенную большую картонку, положил ее сзади меня, и лег на нее на спину! Теперь картина была такой: я сижу на корточках, поставив ноги на тумбы, а голова дядьки находится как раз под моей попой. Струя из меня летит немного вперед, и на дядьку не попадает. При этом он снимал свои очки, а я, наоборот, одевала.
Какие чувства при этом возникали в моей душе? Ну, от стыда и смущения мне избавиться так и не удавалось, несмотря на то, что к дядьке я привыкла. Но эти чувства как-то притупились. А может быть, по молодости и неопытности, я за стыд и смущение принимала обычное для взрослого человека сексуальное волнение и возбуждение.
Осень набирала свои обороты, наши секретные кусты стали совсем желтыми. А дядька вновь удивил меня. В очередной раз сев на тумбы, я заметила, что он уж слишком подался вперед, и лицо его было под моей писькой. Я постаралась не замочить его, но последняя порция мочи, потеряв напор, стала капать ему прямо на лицо! Ойкнув, я соскочила на землю, ожидая, что дядька будет меня ругать. Но, взглянув на него, я обнаружила, что его лик светится от счастья, а желтые капли моей мочи были похожи на золотые слезы радости! Ничего не сказав, дядька вынул из кармана платок, обтер физиономию, взял у меня очки, и, как обычно проспонсировал мою страсть к мороженому. Похоже, что ему того и надо было.
А дня через два, случилось вот что: собираясь встать после привычной процедуры облегчения, дядька вдруг сказал: «Подожди, ты тут мокренькая совсем, давай я тебя вытру». Не успев даже подумать над его словами, я почувствовала, что по моей пипке скользит что-то теплое, нежное, влажное. О, Боже, он лизал меня! Волны какого-то неведомого до сель чувства стремительно растекались по моему телу от прикосновений его языка. Дыханье у меня перехватило, а по спине побежали мурашки. «Вытирал» он мою писю недолго, меньше минуты, но это произвело на меня неизгладимый эффект. Я шла домой как опоенная, чуть не прошла мимо лотка с мороженым, а писька моя, несмотря на то, что дядька ее «вытер» совсем размокла, и даже трусы стали сырыми. Весь следующий день, сидя в школе на уроках, я думала о том, будет ли дядька «вытирать» сегодня мою пипку. И от таких мыслей трусы мои снова становились влажными. И вот после школы я снова встретилась в больничном скверике со своим извращенцем. Все прошло, как и обычно: я пописала, последние капли опять оросили его лицо, а я не встаю с подставок, жду чего-то. Дядька и спрашивает меня: « Вытереть тут у тебя?». Слова застряли в горле, но я только промычала что-то вроде «Угу!». Этот извращенец взялся за дело с большим энтузиазмом. Правда он это делал не так как ты, без всяких примочек, - просто лизал и всё. Но мне и этого было достаточно. Нет, я не кончала, как ты, наверное, подумал. Было очень приятно, но в этом я боялась ...сознаться даже самой себе. Так у нас ним и повелось с того дня, что после моего освобождения мочевого пузыря его язык тщательно вылизывал мне всю промежность.
Осень уже стряхнула почти все листья с кустов в сквере, на улице стало ощутимо холодней, и не редким явлением становились тоскливые мелкие дожди, словно природа плакала по уходящим теплым денькам. В нашем укромном месте было уже не безопасно заниматься тем, чем мы занимались: стена зарослей становилась все прозрачней, и была вероятность того, что случайный прохожий может нас заметить. Но наши странные встречи продолжались. И вот шли мы как-то из школы с Галькой Филиппович, а та и говорит, мол, мороженного давно не ела, и вкус-то его забыла. И нашла на меня благодетель, я ей и сказала: «Подожди меня здесь, у входа в сквер, я минут через десять приду, и мороженым полакомимся». Галька осталась у кованой калитки, а я пошла по дорожке на встречу с дядькой, который как обычно уже поджидал меня в глубине сквера. Воровато оглядываясь, мы проскользнули с ним на наше место, я привычно одела протянутые им очки, встала на кирпичные подставки, а дядька лег внизу, разглядывая складки моих половых органов. Он почти каждый день их видел, и каждый раз смотрел с таким интересом, словно это было впервые! Я облегчилась, и его язык заскользил промеж моих ног. Опять мне было очень приятно, и я с грустью подумала, что скоро станет совсем холодно, листьев на кустах не будет, и наши запретные встречи придется прекратить. Взяв у дядьки денежку «на шоколадку», я побежала к Гальке. «Пошли, - говорю, - угощу тебя мороженым, раз ты так хочешь!» А дотошная Галька принялась выпытывать у меня, как мне так быстро удалось раздобыть деньги. Ничего об этом рассказывать я ей не собиралась, но Галька была такой занудой! Мне надоели ее расспросы, и я, взяв с нее честное пречестное слово, поведала ей вкратце, как я добываю деньги. От моего рассказа у нее отвисла челюсть, а растаявшее эскимо капало на ветровку. Кажется, она так больше ни слова и не сказала до тех пор, пока мы с ней не расстались. И в школе на следующий день она была, как чумная, даже не подошла ко мне ни разу. А, выйдя из школы после учебы, я увидала стоявшие в отдаление две милицейские машины. У меня тревожно забилось сердце, душу лизнуло нехорошее предчувствие. А когда из милицейской машины вышел мой отец, и направился мне навстречу, я все поняла. Он подошел ко мне вместе с двумя милиционерами, и только спросил: «Доча, это правда?». Я взглянула на плетущуюся за мной Гальку, но та стыдливо отвела глаза в сторону. Да, мой вчерашний рассказ так ее впечатлил, что она не удержалась и рассказала об этом своей матери. Та схватилась за голову - ужас-то какой! И на следующее утро нашла телефон моих родителей и сообщила им страшную новость, при этом клялась в достоверности информации. Отец мой, не долго думая, сразу отпросился с работы и побежал в ближайшее отделение. «Почему ты молчала об этом, Леночка?» - спросил меня отец в милицейском УАЗе. «Боялась!»- ответила я. Отец негодовал.
Машин милицейских оказалось четыре, просто две были без синих полос и мигалок, и милиционеры в них были в штатском. Со мной в сквер пошли двое в гражданской одежде. Я все надеялась, что перепутала график, и может, дядька сегодня не должен был придти, но нет, ошибки быть не должно. Потом я подумала, а вдруг его испугает дождь, который лил сегодня с самого утра? Тоже нет – дойдя до нашего места встречи, я увидела дядьку, который стоял под дождем мокрый, как верный пес, поджидающий свою хозяйку. Увидев меня в сопровождении мужчин, он насторожился, снял и протер свои мокрые очки, посмотрел на другую сторону дорожки, по которой уже приближались люди в форме, и, отшатнувшись, вжал голову в плечи. Ему быстро выкрутили руки, надели наручники и увели.
Приехав в центральный отдел милиции, меня в месте с отцом поместили в кабинет, где начали расспрашивать обо всем и записывать мои показания. Я отвечала очень сдержано. Тут в кабинет вбежал толстяк в милицейской форме, и по тому, что все вскочили с мест, я догадалась, что это начальник. « Всё, капец котенку, больше срать не будет!» – весело сообщил он грубым голосом. «Мы тут с этим ублюдком поработали, - кулак толстяка рассек воздух, словно он бил воображаемого противника в живот, - Он и раскололся до самой жопы! Соловьем сейчас поёт!» У меня зашумело в ушах, ладони взмокли. Я не выдержала и громко сказала: «Да ведь он мне ничего плохого не сделал!» Одутловатое лицо толстяка, выдающее пристрастие его обладателя к алкоголю, побагровело, глаза вылезли из орбит и бешено вращались. Он приблизился ко мне так, что в нос ударил тяжелый запах пота, табака и еще непонятно чего. «Девочка! – почти кричал он мне в лицо, - Я двадцать лет служу в милиции, и такого насмотрелся, что тебе и в страшном сне не приснится! Это же маньяк, понимаешь, МАНЬ – ЯК! Что у него на уме? Не знаешь? А вот я – знаю! Он сегодня тебе улыбается, а завтра – пельменей из тебя накрутит! Этих подонков надо стрелять, как бешеных псов!» Ну и так далее, в том же духе. От этого крика я так испугалась, что замкнулась в себе и больше на вопросы не отвечала. Но это милиционеров не тревожило, ведь теперь у них были признательные показания подозреваемого.
Меня после этого еще таскали то на осмотр гинеколога, то на какую-то психологическую экспертизу. Ничего серьезного они не выявили, и меня после этого оставили в покое. Только родители теперь смотрели на меня как-то странно, вроде как с сожалением. Как ни странно, Галька в школе никому ничего не сказала, и ни одноклассники, ни учителя об этой истории так и не узнали. Сама Галька подходила, извинялась. Но дружбы с ней у нас больше не было.
А за несколько дней до новогодних праздников меня ждало новое испытание: пришла повестка на суд, куда мне предстояло явиться вместе с родителями. Сначала мать с отцом не хотели идти на это мероприятие, и тем более не брать туда меня, но из прокуратуры позвонили, и предупредили, что дело это серьезное, слушаться будет при закрытых дверях, и явка строго обязательна. С тяжелым сердцем я явилась в суд. От самого процесса меня освободили, и я ждала своей очереди для дачи показаний в коридоре. И вот вышла из зала заседания секретарь, и пригласила меня. Зал был почти пуст, но туда я не смотрела: мое внимание было приковано к скамье подсудимых, где, опустив голову, сидел какой-то мужчина. Трудно было узнать в этом сутулом, подстриженным клочками человеке с изнеможденным лицом того самого дядьку, который так приятно лизал мою письку. Судья, или как его там, не знаю, стали задавать мне вопросы, но я отвечала на них рассеяно, мотивируя тем, что многое уже забыла. Ну да – подходил ко мне этот мужчина, ну да – смотрел, как я справляю естественную надобность, а более ничего не было. Слушали меня недолго, видимо итог суда был уже предрешен. Сразу после дачи показаний меня вывели из зала, но я, на какую-то секунду встретилась взглядом с дядькой, понуро сидящим под охраной конвоиров. Забуду ли я когда-нибудь этот взгляд! Он словно прощался со мной, без злобы, без радости…
Придя домой, родители сказали, что дали «этому мерзкому ублюдку» шесть лет. Но мне было все безразлично. А на следующий день вечером, когда мы с мамой сидели на кухне, готовя ужин, пришел с работы папа, и, не разуваясь, прошел к нам. «Мне сегодня позвонили на работу из милиции, - сообщил он – этот подонок ночью удавился в камере, не дождавшись отправки на зону. Да ему там по такой статье все равно бы жизни не было!» «Туда ему, скотине, и дорога!»- поддержала отца мать. А в моей душе словно лопнула какая-то натянутая нить».
На этом Ленкин рассказ оборвался. Она так и сидела в той же позе, в какой и начала повествование. Я тоже был как пришибленный – эта история никак не вязалась в моей голове с образом той Ленки, которую я знал. Чтобы заполнить затянувшуюся паузу, я спросил Ленку: «Так тебе его что, жалко, видимо?». Она лишь отрицательно помотала головой, затем легла к стене,... и с головой закуталась простыней. У меня было чувство, что этот рассказ опустошил ее, отняв все душевные силы. Очень все странно! Так я сидел под впечатлением от услышанного еще минут десять, а потом, по ровному и глубокому дыханию девушки, я понял, что она уже спит…